Виктор Торрес, навидавшийся на своей службе изнанки Города и его пригородов, решил, что надо бежать. Больше нельзя оставаться в этом разлагающемся, сходящем с ума мегаполисе. Смерть в Пустоши вокруг Города, ему казалась лучшей участью, чем страдания внутри. Ходили легенды, что там, за километрами бесплодных земель есть нормальная жизнь, где люди не боятся и живут в мире. Там можно вести достойную жизнь и строить светлое будущее.

То ли отчаяние заставило его пойти на этот рискованный шаг, то ли он нашел какие-то доказательства этой легенде. Виктор никогда не отличался безрассудством. Энн никогда не помнила, чтобы ее отец действовал опрометчиво, не просчитав все “за” и “против”.

Подготовленная для службы в Патруле, она не могла себе представить другую жизнь, но энтузиазм отца ее заразил. Тем более, после смерти матери, он остался самым близким ее человеком здесь и отпустить его одного в этот самоубийственный поход она не могла. Если она потеряет еще и его, она не выдержит. Это Энн знала. Вся ее сила и вера в будущее держалась на вере в отца, на его существовании.

Над пригородом прогремел гудок, отмечающий начало комендантского часа. Патрульные углублялись в пригород, в то время, как наступающая ночь сгущала краски.

Хелен Сьюз смотрела из окна на серую улицу огибающую снаружи колодец общежития. С высоты двадцать третьего этажа невозможно было разглядеть лиц, но она и без этого смогла бы узнать Гэрри. За восемь лет брака она хорошо запомнила его походку и движения, так что распознать его издалека в толпе не было проблемой.

Уже третий день прошел, как прогудел сигнал Мясника, возвещающий о его жуткой работе. Пару часов назад прозвучал отбой, это означало, что Демиург закончил свою миссию. Несмотря на то, что в таких случаях Гэрри возвращался позже, ее волнение не становилось меньше.

Три дня. Неужели случилось снова, как тогда? До Хелен и Гэрри доходили жуткие слухи о бойне на берегу Красной речки. Тогда перебили остатки неаугментированных и противников Урхкгола. Говорили, что вода была красной от крови. Сотни мужчин, женщин и детей были пущены под нож во благо Города. Тогда Гэрри застрял на комбинате вместе со своими коллегами на целых пять дней. Люди сидели безвылазно на рабочих местах и в квартирах – когда звучит сигнал нельзя выходить на улицы, иначе смерть.

В голове крутились тревожные мысли. Перед мысленным взором Хелен пролетали картины различной жуткости, насколько хватало ее фантазии. Ей представлялось как Гэрри отрубают огромным ржавым топором голову. Как перерезают горло и по груди любимого человека начинает течь кровь. Как с него заживо сдирают кожу, как его разрубают на части, а он кричит от боли. Как его глаза расширяются в ужасе. Как он зовет ее, но бесполезно.

Нет! Нельзя страху давать волю. С ним все впорядке. Просто он отсиделся как обычно в комбинате. Ночевал на полу цеха с остальными коллегами, как и в прошлые разы. Его не достали. Он жив.

Она с тревогой смотрела на пустынную улицу и даже не заметила как Джек – их восьмилетний сын – проснулся. Мальчик с копной густых русых волос зашел в тесную кухню, посмотрел на взволнованную Хелен и пошел умываться и чистить зубы. В отличие от нее он не испытывал страха. Сын был твердо уверен, что все в порядке и папа обязательно вернется. Он всегда возвращался. Разве может быть по другому?

Вот из-за угла противоположного дома появился знакомый силуэт. Мужчина встал на перекрестке и, прежде чем перейти улицу, помахал в сторону родных окон. Гэрри знал, что жена ждет его. Что она с тревогой сидит у окна и высматривает его там, внизу. Легкой походкой он дошел до колодца и нырнул в проход.