«Мы сюда для чего пришли? Дело делать, или воробышков рассматривать?»

«Голубей, – машинально поправил Серега, – Успеем на дело. Ностальгия чего-то придавила. Я тут все-таки семнадцать лет прожил».

«И че? – захихикало кольцо, – Деревья были выше, трава зеленее? Вода чище, а женщины моложе? Иди, вон, со старушкой облобызайся, она наверняка тебя еще в песочнице помнит. С соплями до колена».

«Злое ты, – попенял кольцу Попов, – а в песочнице она меня не помнит. Ее сколотили, когда я в седьмом классе был. До этого просто песок высыпали из самосвала кучей».

«Да уж точно, не добренькое, – откликнулся «боевой артефакт», – это эльфы целыми днями могут на свои деревья пялиться, и соображать, где веточку подрезать. Мне, с точки зрения дела, гномы больше нравятся – конкретные парни с нормальной тягой к богатству. А про песочницу – извини, не доглядело. Счас, проверим».

Кольцо помолчало и с некоторым удивлением выдало:

«А ты прав. Доски сделаны одиннадцать лет назад, гвозди – еще раньше, но все вместе собрано летом одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года по вашему летоисчислению».

«Ты что, с досками переговорило?» – удивился Попов, уже выбитый из состояния созерцания.

«Нет, тут немного сложнее, хотя… учитывая твое образование… можешь считать, что я у них спросило».

«Да ну, – обиделся на «образование» Серега, – а что ты вон у того тополя можешь спросить?»

«Что угодно», – заявило кольцо. Помолчало пару секунд, и вдруг захохотало:

«Да ты об это дерево дважды башкой приложился! В пять лет, когда с самокатом не справился, и в двенадцать, когда в хоккей играл. На валенках».

«Про хоккей помню, – буркнул Попов, – про самокат – нет. Врет оно. Или забыло».

«Я же не с деревом разговариваю, – хмыкнуло кольцо, – я следы смотрю, в тонком поле. Ну, в ауре тополя, чтоб тебе понятно было».

Серега задумался:

«Ты хочешь сказать, что пространство сохранило все мои действия за семнадцать лет? И ты видишь эти следы?»

«Примерно так, – подтвердил «боевой артефакт», – что тебя конкретно интересует? Вот тут тебе клюшкой бровь разбили, там дальше – шайбой в колено попали, вон то стекло ты мячом выбил. Все записано в пространстве-времени».

«Погоди, – оживился Попов, – значит ты можешь посмотреть, что произошло с мамой?»

«Нет, – сразу разочаровало кольцо, – она вышла из подъезда, и больше сюда не возвращалась».

«А куда пошла?»

«Никуда не пошла, – вздохнуло кольцо, – села в машину и уехала».

«Что за машина? Номер?»

«Ага, ты думаешь, все так просто, следователь доморощенный? Я тебе про мать рассказало только потому, что ты ее помнишь. Вот если ты мне машину покажешь, я тебе скажу – ездили в ней знакомые тебе люди и когда. Вон, в том синем автомобиле она много раз сидела, какой-то старик ее возил».

«Это дед Костя, – покачал головой Попов, – сосед по коллективному саду. Он нас часто домой подбрасывал».

«Понятно. А вон, похоже, и наш клиент. Удачно получилось, не надо его из-за двери выковыривать».

Серега обернулся. В самом деле, со стороны магазина шел Вова, помахивая двумя полиэтиленовыми пакетами с разливным пивом. Не очень твердая походка нового хозяина квартиры усугублялась остатками льда на тротуаре. Вова скользил, тряся вылезающим из синих «треников» брюшком, громко матерился, но упорно продолжал свой путь. У самого подъезда он окончательно выбился из сил:

– Слышь, братан, подвинься малехо! – от Вовы разило перегаром, но слова он выговаривал вполне отчетливо.

Попов пересел, и «братан» плюхнулся обширным задом на другой край скамейки. Откусил угол мешка с пивом, и долго, с наслаждением, высасывал мутный напиток, дергая щетинистым кадыком. Уполовинив пакет, вытер тыльной стороной руки губы, и кивнул Сереге: