- А, черт! Я не взяла бумажные полотенца…

Поставила тарелку и чашку на пол, стянула мокрый носок, чтобы не оставлять следы, пока сбегаю на кухню, но была остановлена Сычом.

- Не надо. Я сам.

И он действительно сам решил проблему, причем самым варварским образом – снял рубашку и промокнул ею лужу. Лужу. Рубашкой стоимостью в половину моей зарплаты! Я не видела ее ценника, но могла отличить дешевую вещь от дорогой, где даже строчки оверлока ложатся идеальным клиновидным узором.

- Все. Садись!

Мне указали на место рядом, предварительно и его протерев, видимо, от пыли. Даже не знаю, на что я засмотрелась больше. На то, как пол заблестел или на мышцы, заигравшие под белой мужской футболкой. Села, стянула второй носок и поджала ноги под себя.

- Будешь? – Перед моим лицом мелькнула бутылка коньяка.

- Нет. А вы? – протянула ему тарелку, в ответ получила неодобрительный прищур. Вздохнула: - Надумаете - возьмете.

Я поставила ее между нами, подняла чашку. Он до половины наполнил свой стакан, чокнулся с моим чаем и, скривившись, как на поминках, сделал первый глоток. Сидеть с ним вот так на полу было странно и спокойно. Не замечая активности с нашей стороны, система вначале притушила, а затем и выключила верхний свет, обострив тишину ночных посиделок. Я покончила с чаем за двадцать минут и ополовинила съестной запас, Сыч повторно наполнил бокал и, кажется, застыл. Во всяком случае, я не услышала, чтобы он сделал глоток, зато ощутила, как от меня забрали тарелку.

- Ну, и по ком плачет колокол?

- По золотоносной утке. Ее прирезали, не дождавшись яиц.

- Могу ошибаться, но в басне не повезло гусыне.

- В моем случае – гусаку. - Горечь послышалась в его смешке, а вслед за ним шорох одежды. Кажется, кто-то запустил пальцы в волосы. – Конец моему бизнес-проекту.

- Все очень плохо?

Тишина.

- Эй?

- Не хочу говорить. – Тяжелый вздох и шепот на грани слышимости: – Но могу послушать.

- М-м-м, странное стечение обстоятельств. У меня впервые появился благодарный слушатель, а рассказать нечего.

- Совсем?

Так, мне показалось, или его голос стал ближе, чем был?

- Могу пожаловаться, - нашлась я и собственной кожей ощутила его выдох.

- Давай. - Вместе с этим предложением меня неожиданно обняли за плечи, притянули на мужскую грудь. – Так будет удобнее, - оповестили в мою макушку, и жаловаться мне расхотелось. Как отрезало. А в голове забилось отчаянное «Ну все, началось!»

- Тоже не хочешь говорить? – понял мой обниматель. - Тогда помолчим.

И все, ни звука, ни движения, только размеренное дыхание в темноте. Минута, вторая, на четвертой я пошевелилась, спасая от излишнего перегиба спину, и ощутила, как Сыч губами приник к моим волосам. Никакого подтекста, простое прикосновение, но оно словно бы вскрыло ранимость. Или нужду. Меня поцеловали в макушку, затем ниже, явно спускаясь к виску. Теперь точно началось, поняла я, каменея.

Еще одно лишнее движение, и я ему выскажу, а может быть, и врежу. Мы так не договаривались, по факту мы вообще ни о чем не договаривались. Меня в какой-то мере принудили остаться в квартире, но это еще не повод сдаваться совсем.

Словно поняв ход моих мыслей, Сыч вздохнул и отстранился.

- Ладно, Иннчонок, иди.

Можно было бы полночи пострадать, промучиться вопросом «Что это было? Зачем? И почему?», а можно было отнести все на пары коньяка, расстройство и временное помутнение. И если помутилось у Игоревича, то ко мне это не имеет никакого отношения. Я уснула сном младенца, а проснулась в одиннадцать часов от грохота и мата.

6. Ураган имени Инна 6

6.

- Инна?! – громко позвали меня. Судя по накалу страстей в голосе, следом мне предложат съехать или выйти в окно. – Выйди на минутку, - ни подтвердил, ни опроверг мое предположение владелец квартиры и что-то прошипел.