— За перину, одежду и купель договорились, — кивнул Нестор, немного подумал и продолжил. — Что касается Сары… Вот. Держи… — казак положил на стол две серебряные монеты. — Знаешь, Лейбо... Три недели в седле, ночи на снегу. Не доедал, не досыпал… Не хотелось бы краснеть перед молодой женщиной. Но… пусть придет. Хоть спину потрет. А там поглядим — сговоримся, не обижу.

— Ну, тогда доедайте, а как будете готовы уходить, я кликну Юзика. Сын пана и отведет. А что касается немощи телесной… то пану не стоит о таком даже беспокоиться… — заговорщически улыбнулся трактирщик. — Сара хоть и молоденькая совсем, но не девка — разберется что к чему. Да и хороша небога. Так хороша, что при взгляде на нее даже у старого деда поднимется кое-что… в душе. Сам бы с удовольствием захаживал, не будь мы родственниками.

— Договорились… — улыбнулся казак.

Нестор посмотрел на шинкаря, что уже вставал из-за стола, и решил спросить.

— Знает ли пан Лейба кого-нибудь из семьи Твердохлибов?

— Верхних, Нижних или Заречных? – уточнил тот.

— Без понятия, — помотал головой запорожец. — Я только Максима Твердохлиба знаю.

– Максима? — переспросил Лейба задумчиво. — Не забрал, значит, нечистый сучьего сына… Вай вей…

— Так что, пан знает его? — Нестор уже даже злиться начал. Ну, а как иначе? Кого не спросишь  — делают страшные глаза и ничего не рассказывают.

Но Лейба, в отличие от старого Емели, убегать не стал. Задержался.

 — Не очень хорошо. Все, кто за рекой живет, другой приход. Отдельно держатся. Но весь город гудел, что там случилось что-то очень недоброе. Подробностей не знаю. Одно точно известно — и старый Тарас Твердохлиб, и оба старших сына его в одну ночь пропали. И только Максима видели люди утром, как гнал коня прочь от мельницы, словно ошалелый. А потом и вовсе пропал. Вот и судите сами, господин запорожец, какой из этого всего можно сделать вывод?

— Действительно… — согласился Нестор, почесывая затылок. — Что-то не так…

— А я о чем? Так звать Юзика?

— Не вижу препятствия. — Нестор вытер тарелку последней корочкой и отправил ее в рот. — Quae sunt Caesaris Caesari* (*лат., — Отдайте кесарю кесарево...) Что случилось с Твердохлибами — дела давние, а мы ныне живем.

7. Глава седьмая

— Ой, у вышэвому саду там соловэйко щэбэтав.

Додому я просылася, а ты мэнэ всэ нэ пускав…

Маричка оборвала пение, положила на стол последнего слепленного вареника и охнула тихонечко, изумленная результатом. Вся столешница была целиком заложена варениками, выстроившимися ровными рядами, словно воины на площади к причастию.

— Вот это ты замечталась, хозяйка... — покрутила удивленно головой, не в состоянии даже посчитать количество, потому что Андрей научил молодицу считать до пяти десятков, а здесь было, наверное, раз в пять больше. — Трем добрым косарям неделю пировать. И что теперь со всем этим добром делать? Лопну, а не съем. Домой к родителям отнести? Их там пятеро душ, как-то осилят. А мне что — Бровка варениками потчевать?

Пес, словно услышал, что хозяйка о нем вспомнила, потому что коротко рыкнул под окном, а потом зашелся хриплым лаем, как обычно давал знать о приближении чужого.

— Ни ночью, ни в день покоя нет… — вытерла руки о передник Маричка, подошла к окну, продышала в морозном узоре окошко и выглянула наружу.

Белоснежные сугробы, покрывавшие двор и блестевшие на морозе, как тысячи крошечных искринок, на мгновение ослепили ее до слез. Молодица протерла глаза и снова прижалась лбом к стеклу, пытаясь разглядеть, на кого так разлаялся Бровко. Но ослепленная блеском снега, увидела лишь темную фигуру, стоявшую в приоткрытых воротах, которые она, сначала, хотела взять на засов, но потом не стала. Словно неосознанно ожидала кого-то.