Из широких сеней в кабак вело две двери. Та, что справа, оказалась запертой, зато вторая легко качнулись навстречу, выпуская изнутри какого-то растрепанного, пьяненького мещанина. Встретившись взглядом с его осоловелыми глазами, Нестор на всякий случай прижался к стене, давая гуляке дорогу. Тот пробормотал что-то, прошел мимо... а еще через мгновение снаружи донесся глухой звук падения и невнятная брань.

Пустое. Зима умеет мягко постелить. А что уже светает, то и вечный сон повесе не угрожает — через час-два кто-нибудь будет проходить мимо, да и поднимет, если сам к тому времени не придет в себя на холоде.

Шагнув в сизое облако, вырвавшееся в сени, Нестор оказался в широком зале, слабо освещенном несколькими масляными светильниками, с едва теплившимися, прикрученными фитилями в углах помещения и в простенке между двумя окнами. Еще один — больший и яркий горел над шинквасом, за которым, положив голову на выскобленную крышку прилавка, дремал хозяин заведения. Или кто-то из помощников. Хотя, судя по большой, лоснящейся лысине, это и был Лейба.

В зале, из посетителей находилось только двое мужчин, одетых в жолнерские, темно-синего цвета жупаны и с саблями у пояса. На столе перед ними стояли миски с едой, а вот куманца или штофа с водкой не было. Только две пузатые глиняные кружки, из которых они время от времени запивали еду. Жолнеры ели торопливо, очевидно, спешили. К гадалке не ходить – гонцы. Куда и от кого? А черт их тещу знает. Не все ли равно?

— Доброе утро, гостей принимаете? — подошел к шинквасу Нестор.

Шинкарь поднял голову, похлопал глазами, присматриваясь оценивающе, а потом кивнул:

— Выпить? Поесть? Что пан запорожец хочет?

Вот, чертов сын, сразу узнал низовика. Что значит опыт.

— Чарка с мороза не повредит, — степенно пригладил усы Нестор. — Это само собой. Но и от горячего не откажусь.

— Сегодня еще не готовили… — развел извинительно руками Лейба. — Могу разве похлебку разогреть? Или ухи… Хорошая уха. Наваристая. Одна гуща осталась. Есть еще немного тушеного мяса и подливки. Но если пан казак очень сильно голоден, то можно с десяток яиц поджарить на солонине.

— Годится, — невольно проглотил слюну Нестор, потому что последний раз ел по-настоящему дней пять назад в зимовнике Ивана Сыча, а дальше уже питался тем, что было в торбе, слегка разогревая хлеб и буженину на костре.

— Что именно? — переспросил трактирщик.

— А вот все, что сказал, все и неси. Яиц десяток. Солонины и лука не жалей! Водки рюмку…  уточнил Нестор и видя, что корчмарь не торопится, вытащил из-за пояса талер и положил на шинквас. — Хватит?

Шинкарь ловко смел ладонью серебряную монету, расплылся в приветливой улыбке и громко закричал: — Ривка! Разогревай уху и подливку! Юзек! Бегом в курятник! Десяток яиц принеси!

Затем повернулся к Нестору:

— Прошу, пана казака, садиться за стол… Сейчас все будет… И трубку выкурить не успеете. От Лейбы еще никто не ушел трезвым и голодным.

Жолнеры мазнули глазами по новоприбывшему, но, вероятно, не увидели ничего для себя интересного, потому что безразлично отвернулись и продолжили орудовать ложками.

Шинкарь не обманул. Нестор только повесил кожуха на вбитый в стену крюк, устроился поудобнее и вытащил из-за голенища ложку, как худощавая, черноглазая девчонка, с еще заспанным лицом, поставила перед ним пол каравая, рюмку, графин с водкой и миску дымящейся ухи.

— Приятного аппетита…

— Спасибо.

— На здоровье… Пан казак разрешит? — не дожидаясь согласия, Лейба присел на скамью напротив.

— Пан здесь хозяин… — пожал плечами Нестор, наполняя рюмку. — Выпить за компанию могу предложить. Но ухой не поделюсь…