Джоэль, не по годам фигуристая и резко пахнущая, настолько очевидно воплощает телесное, что Саре становится отвратительна собственная застенчивая телесность, а заодно и собственная плоть, собственный запах. Огромные груди Джоэль усыпаны веснушками, все морщинки и складки постоянно потеют; за промежностью, стянутой джинсами, тянется обонятельный стяг, словно это какой-то липкий ночной цветок, возбуждающий летучих мышей в джунглях. Джоэль спит с мужчинами намного старше, в школе и не смотрит на парней, словно они даже не будущие мужчины. Она смотрит только на Сару.

Прикрыв глаза, чуть ли не стиснув зубы, Сара обнимает Джоэль. Та благодарно липнет к ней в ответ, пропитывает плечо слезами и липкими соплями. И это тоже самоконтроль, думает Сара. Когда пинками заставляешь себя действовать. До сих пор она принимала за самоконтроль только сдерживание: не выбивай стулом стекло.

– Прости меня, пожалуйста, – слышит она свой лепет. – Я просто запуталась, я не хотела отдаляться. У меня тут творится какое-то безумие…

– А что творится? Я же видела, что у тебя что-то творится! Я так и знала…

Скоро обман завершен. Сара не собиралась доверяться никому, меньше всего – Джоэль. А теперь, словно читая сценарий, рассказывает ей о маскировочной теннисной ракетке, о пустом киоске. После исповеди она снова объект всецелой преданности Джоэль. Всхлипы переходят в смех, отчаянная мольба – в радость. Теперь она цепляется за Сару не из слабости и скорби, а чтобы не кататься по земле от хохота. Снова купив дружбу, которая ей не нужна, осквернив то единственное, что ценила, Сара знает: это и неважно, что она доверила Джоэль «секрет», приведя ее в такой восторг. Та чуть ли не обвивает Сару, как лоза, когда они влетают обратно в класс и почти буквально – в Дэвида, потому что их не было так долго, что урок закончился, а он первый вскочил сбежать. При его виде Джоэль хохочет и прячет лицо. Дэвид грубо проталкивается мимо Сары, и она чувствует, как на ее коже вспыхивают костры. Мистер Кингсли, тоже уходя, бросает словно между прочим:

– Сара, зайди ко мне завтра во время обеда.

Даже Дэвид во время своего побега слышит это приглашение, даже он понимает, что оно значит. Даже Джоэль, полностью перевравшая для себя весь эпизод с Сарой, понимает, что значит приглашение мистера Кингсли. Она стискивает жаркую хватку на ее руке с сестринской завистью. Сара стала той Проблемой, которой хотелось стать им всем.

– Вчера ты совершила добрый поступок, – начал мистер Кингсли, закрыв дверь с гулким щелчком. Он показал на кресло, куда ей нужно сесть, и, наверное, как раз из-за новизны ощущений – сидеть у него кабинете – она сразу же выпалила:

– Я не хотела.

Она видела свое опасное желание поспорить с ним.

– Почему? – спросил мистер Кингсли.

– Я больше не чувствую, что мы с Джоэль близки. Я думала, вы всегда нас учили, что надо уважать свои чувства. Но вчера мне показалось, будто мои чувства роли не играют.

– Как это?

– Вы хотели, чтобы я пошла за ней и утешила, сказала, что мы все еще лучшие подруги. И я сказала, хоть и соврала. А теперь мне придется врать дальше, потому что она верит, что мы лучшие подруги.

– С чего ты взяла, что я этого хотел?

– Вы же сами сказали идти за ней!

– Да, но больше я ничего не говорил. Не просил утешать. Не просил врать и говорить, что вы все еще лучшие подруги.

– А что мне было делать? Она же плакала. Я чувствовала себя виноватой.

Теперь уже плакала Сара, а ведь зарекалась. Весь гнев, что она принесла в кабинет, изошел на всхлипы. С ее края стола лежала пачка салфеток «Клинекс», будто на ее месте плакали часто – от гнева или от других чувств. Она выдернула сразу несколько и высморкалась.