В конце сентября начались репетиции. Их учебный день и так кончается поздно – в четыре, в отличие от обычных школ, где отпускают в два тридцать. Но в периоды репетиций, то есть больше половины года, репетиции начинаются в полпятого и могут занять три-четыре часа. В перерыве после уроков все школьники-актеры идут через парковку в продуктовый «Ю-Тотем» за перекусом: кукурузные колечки «Фаньенс» и хрустящие свиные шкварки с острым перцем, мороженое, карамель «Свитартс» и пригоршни шоколадок «Кит-Кат». Джоэль в основном ворует и никогда не попадается. На парковке они пируют, бросают упаковки в уличные мусорки и моют руки перед сценой. Несмотря на все их пиханья, подростковые вопли, наплевательство на правильное питание, негигиеничный беспорядок, выражающийся в шкафчиках, рюкзаках и – у тех, у кого есть права, – машинах, у всех школьников-актеров, как группы, есть свои безусловные педантичные привычки. Им и в голову не придет есть на сцене, за кулисами, в зале с креслами, обшитыми красным бархатом. Может, они и подростки, но в их преданности этому месту, их храму, ничего подросткового нет. Для них съесть здесь шоколадку – все равно что опростаться в проходе. Некоторые привычки они пронесут до конца жизни. Уже пройдут годы после того, как театр и мечты о театре останутся позади, а они все еще будут писать его так, как учил мистер Кингсли. Альтернативный вариант вечно будет казаться проявлением безграмотности. Гордость мастера своим трудным ремеслом: за это они должны благодарить мистера Кингсли, что бы о нем ни думали.

Эти долгие дни, эта жизнь почти целиком без родителей, в практически безнадзорном мире сверстников – причина их страсти к школе. Свобода, самостоятельность – все эти неосязаемые вещи, когда-то словно закрепленные только за взрослыми, – оказывается, уже принадлежат им. Теперь даже Сара – до водительских прав все еще месяцы, до машины чуть ли не целая вечность, после того как пришлось потратить все накопления на замену стеклянной двери, – чувствует эту свободу на себе, когда Джоэль ее катает на своей «мазде» куда угодно и когда угодно, хоть они и живут в часе езды друг от друга, на противоположных концах города. Вот так просто утешить Сару из-за того, что пришлось возобновить их дружбу. Они обе работают с костюмами, и им нечем заняться, пока не снимет мерки мистер Фридман, художник по костюмам, но они остаются на репетиции, потому что им и в голову не придет уйти, сидят в зале со своей унылой домашкой по истории. Дэвид работает с реквизитом, и ему тоже нечем заняться, потому что реквизиторы ждут, когда мистер Браун, художник по реквизиту, и мистер Кингсли, режиссер, уладят некоторые конфликты, но в зале остаются и они; остаются все, надо им или нет, кроме некоторых первокурсников, которые еще не прониклись этикой или чьи родители против двенадцатичасового учебного дня.

Со своего места в зале Сара видит, как Дэвид во время перерыва в планировании мизансцен проходит по сцене вдоль задней стенки справа налево. Он исчезает в направлении мастерской. Все занавесы собраны наверху в колосниках; сцена волнительно широка – утилитарная бездна, где болтаются в ожидании актеры. Сара быстро встает, говорит Джоэль, что ей надо в туалет. На выходе из зала поворачивает налево, в коридор, который ведет к двери мастерской. Та, словно по сигналу, открывается, и выходит Дэвид. Уже за шесть вечера, коридор пуст. Они одни – впервые с того дня в кампусе под конец лета. Коридор пуст, но эта пустота мимолетна: мастерская – прямо здесь, дальше – вход на левую часть сцены и декорации, которые еще никто не собирает, ожидая, как и реквизиторы, разрешения конфликтов вокруг постановки, но в любой момент рабочие забредут сюда, в свое царство.