– Джоэль, пожалуйста, встань точно посередине круга. Ты – ось. От тебя к каждому однокласснику тянутся невидимые линии. Это спицы. Твои одноклассники, ты и спицы вместе – это колесо. Ты – ось этого колеса, Джоэль.

– Ладно, – отозвалась она, горячо краснея от бурлящей под кожей крови.

– Теперь выбери одну спицу. Посмотри в ее направлении. На того, кто на другом конце. На того, с кем ты объединена спицей, проходящей сквозь тебя – и сквозь него. На кого ты смотришь?

Больше линолеум не казался холодным. Пожалуйста, нет, запоздало осознает Сара, уставившись прямо перед собой, на мягкий живот Джоэль, скрытый облегающей блузкой.

– Я смотрю на Сару, – хрипло, чуть ли не шепотом говорит Джоэль.

– Скажи ей, что ты видишь.

– Ты не звонила мне все лето, – с трудом выдавливает Джоэль.

– Продолжай, – просит мистер Кингсли, глядя куда-то вдаль; он даже не смотрит на Джоэль. Возможно, он краем глаза видит ее горящую кожу, блестящие глаза, слишком тесный топ в зеркальной стене.

– А я звонила, а ты не перезванивала, и, ну, может, я сама виновата, но, как бы, такое ощущение…

– Отстаивай свои чувства, Джоэль! – рявкает мистер Кингсли.

– Мы были лучшими подругами, а ты делаешь вид, будто мы вообще не знакомы!

Задушенную скорбь в ее голосе вынести гораздо тяжелее слов. Сара застыла – статуя, – слепо вперилась в противоположную стену, в дверь в коридор, словно может силой воли перенестись из класса, но срывается с места сама Джоэль: бросается через круг, чуть не наступив на Колина и Мануэля, распахивает дверь и, издав истошный вопль, пропадает в коридоре. Никто не дышит, никто не смотрит ни на что, кроме пола, никто не смотрит на Сару. Вся жизнь застыла. Мистер Кингсли резко разворачивается к ней.

– Ты что сидишь? – резко спрашивает он, и Сара тревожно вздрагивает. – Иди за ней!

Она вскакивает на ноги, за дверь, не в силах представить ли́ца, оставшиеся позади, даже Дэвида. Она так и не поняла, где он в круге.

Коридоры пустые, твердые подошвы громко стучат по скользким черно-белым квадратикам. На ней ее панковские ботинки с брутальными мысками, металлическими каблуками и тремя большими серебряными квадратными пряжками на каждом. За закрытыми дверями классов в западном коридоре дремлют на обязательных уроках первокурсники и третьекурсники – английский и алгебра, обществоведение и испанский. В южном и восточном коридорах слышится истинная школьная жизнь: джаз-бэнды гремят Эллингтона; в танцевальной студии руки одинокого пианиста гарцуют по клавишам под аккомпанемент туго стянутых окровавленных ног. Во дворике для курения пусто, на выбеленных солнцем лавочках – только желуди с огромного дуба. Уличный класс – огороженный прямоугольник газона со сценой в одном конце – тоже пуст, калитка в переулок закрыта на замок. Саре хочется, чтобы в этих укромных уголках появился Дэвид, а не Джоэль, чтобы это Дэвид сидел на пустой лавочке курильщиков, чтобы это Дэвид сидел под дубом. Задний выход ведет на парковку, где паркуются, а в хорошую погоду и обедают студенты, прямо на капотах. Джоэль – сразу перед дверями, свернулась, захлебывается всхлипами. Явно хотела сбежать на машине, но догнало горе; ключи от «мазды» торчат из кулака. У нее новенькая «мазда», как маленькая ракета, Джоэль купила ее за наличные, больше десяти тысяч долларов, которые однажды показала Саре – в банке из-под кофе у нее под кроватью. Сара не знала, откуда у нее столько денег. От продажи легких наркотиков, думала она; может, еще откуда. Джоэль каждый день едет из школы до дома друга в нескольких кварталах от своего и паркуется там, а потом идет пешком, чтобы родители не узнали. Джоэль не глубокая, а простая, не угрюмая, а солнечная, и все же большая часть ее жизни – подпольная жизнь профессиональной преступницы, чем она и очаровала Сару. А теперь Джоэль оголилась, душа нараспашку. Она просто девушка, которая любит веселиться и слишком хочет нравиться. Это осознание пугает не своей нелестностью, а тем, что, как внезапно понимает Сара, таких осознаний мистер Кингсли от них и добивается. В прошлом году во время Наблюдений, пока они говорили друг другу что-нибудь вроде «Ты очень добрая» или «По-моему, ты красивый», он нетерпеливо мерил шагами класс. И все же, точно так же понимает Сара, сейчас разворачивается такая история, куда не вписываются истинные чувства ее самой. Ей полагается обнять Джоэль, помириться. Она это знает так же четко, как если бы мистер Кингсли стоял рядом и наблюдал. А ощущение такое, будто он