собираешься», – сказала мать.

Взять Дэвида. В день, когда Сара вернула коробочку, он так ее сжал, что порезал ладонь. Когда позже она пыталась спросить: «Можно теперь открыть?» – он ответил: «Не понимаю, о чем ты». Что доказывают эти примеры – наличие самоконтроля или его отсутствие, – он сам не знал.

– Основа Реконструкции Эго – это Деконструкция Эго, – заключил мистер Кингсли. Вот об этом они уже слышали в прошлом году, от тогдашних второкурсников, нынешних третьекурсников, которые вечно хвастались этой тайной, отказываясь поделиться хоть намеком. «Поймете, когда дорастете». «Вы пока еще первокурсники! Не бегите впереди паровоза». «Насколько я помню, нельзя перейти мост, начав с середины». Тогдашние второкурсники, нынешние третьекурсники были поразительно экспансивным сплоченным классом с какой-то даже особой аурой, не зависевшей от возраста, которой не хватало нынешним второкурсникам. Тогдашние второкурсники, нынешние третьекурсники были фотогеничнее – что по отдельности, что вместе. В школе без уроков физкультуры они выглядели как группа чирлидеров. Вся одежда – гармоничная, зубы – ровные и белые. Они сразу и надолго разбились по парам, а исключение Бретта и Кайли – чью прошлогоднюю сагу разрыва, скорби и восторженного воссоединения в пределах всего нескольких недель школа наблюдала с тем увлечением, с каким обычно смотрят мыльные оперы, – только подтверждало это правило. Даже редкие одиночки из тогдашних второкурсников не отрывались от коллектива, оставаясь Лучшими Друзьями или Третьими Лишними. Ни тебе нелюдимов вроде Мануэля, ни тебе неисправимых неудачников вроде Норберта. И никого вроде Сары, чьей жуткой тайной было то, что во время паузы в сериале Бретта и Кайли она провела ночь с Бреттом в кондоминиуме его отца, когда он рассказывал о Кайли, и плакал, и в какой-то момент оторвался от поцелуев с Сарой, чтобы выкинуть все простыни в окно. Когда они с Кайли помирились, Бретт в полумраке репетиции отчетного спектакля сжал запястье Сары и предостерег: «Никому не рассказывай», и она так боялась оставить пятно на его репутации, что не рассказала даже Дэвиду.

Но теперь Дэвид при виде ее в коридоре сворачивал. Неизбежно сталкиваясь в классе, он только холодно смотрел, а Сара – еще холодней, и получалось соревнование – кто больше навалит льда, яростно выгребая его из сердца.

– Сядем в круг, – сказал мистер Кингсли.

И как уже было не раз, они сидели, скрестив ноги, нервно осознавали свои промежности и чувствовали ледяное прикосновение линолеума, холодившего задницы. Большинство про себя решили, что Деконструкция/Реконструкция Эго – это какая-то бестелесная оргия, и беспомощно краснели, чувствуя мурашки от возбуждения и ужаса. Зеркальная стена удваивала их кружок, по орбите которого ходил мистер Кингсли. Его взгляд устремился куда-то мимо них. Уже сам этот взгляд открыто говорил, что они не дотягивают – до прошлогодних второкурсников? Собственного потенциала? Его знакомых актеров в Нью-Йорке? Незнание мерила только обостряло чувство неполноценности. Сара пыталась разглядеть Дэвида, но он сел слева или справа достаточно близко, чтобы она его не видела, и достаточно далеко, чтобы она его не чувствовала. Вызовут Дэвида? Вызовут Сару?

– Джоэль, – проворковал мистер Кингсли с сожалением и укором в голосе.

Чуть ли не в печали из-за ее неудачи – хотя что такого она сделала? Круглый год у нее была розовая кожа, но от летнего загара она пестрела и облезала и на лице, и ниже на груди, щедро открытой в треугольном вырезе облегающей блузки. Оголенная розовая кожа покраснела при звуке ее имени; шелушащиеся завитки будто так и зашуршали от страха. Ее поверхность отвратительна, думала Сара.