На самом деле есть две особенности, которые обычно не рассматриваются в контексте изменений европейской массовой политики. Во-первых, практически все доступные данные, сложенные вместе, свидетельствуют об одном и том же, что само по себе достаточно необычно. Как правило, при работе с данными, относящимися к массовой политике, считается нормальным и ожидаемым обнаружить взаимно противоположные тенденции, то есть, хотя один показатель может указывать в одном направлении, другой будет демонстрировать обратное направление связи. Массовая политика редко развивается согласованно, но в данном случае согласованность тенденций поразительна. Во-вторых, и это снова довольно необычно, практически все эти тенденции проявляются в данных по разным странам. В рамках сравнительных политических исследований считается нормальным проявление специфических тенденций в массовой политике нескольких стран, но почти никогда – во всех странах. Некоторые страны могут демонстрировать похожие тренды, но одни и те же сдвиги в одно и то же время не наблюдаются практически никогда. Исследуемые нами данные, однако, демонстрируют кросс-национальную конвергентность. Другими словами, эти различные тенденции не просто указывают на одно и то же, но также проявляются практически повсеместно.
Электоральное участие
О каких трендах здесь идет речь? Начнем с самого очевидного и самого непосредственного индикатора – уровня явки на национальных выборах. Учитывая все то, что говорилось об уклонении от участия в средствах массовой информации, с помощью этого индикатора можно выявить несколько наиболее ярких тенденций. В то же время этот показатель подвергается критике чаще остальных. Другими словами, хотя ожидания относительно возможного снижения уровня явки избирателей регулярно высказывались в течение нескольких последних лет, они не подтверждались доступными эмпирическими данными. Например, рассматривая данные в период с 1960-х до конца 1980-х годов, Руди Андевег (Andeweg, 1996: 150–151) отмечал, что в большинстве стран Европы флуктуации в уровне явки не имели явного направления: несмотря на снижение явки в одних странах за исследуемый тридцатилетний период, другие страны демонстрировали обратную тенденцию, в результате чего в целом по Европе уровень явки упал незначительно. Расширив выборку стран и исследуемый период, Пиппа Норрис также показала, что спад либо отсутствует, либо несущественен. В развитых постиндустриальных демократических странах явка в процентах от числа избирателей росла в течение 1950-х годов, стабилизировалась в 1960-х, 1970-х и 1980-х годах, а затем, по выражению Норрис, «скромно скользнула вниз» в 1990-х. Это легкое снижение было статистически незначимым и не выходило за рамки «безтрендовой флуктуации или стабильности» (Norris, 2002: 54–55, 67). Другая недавняя оценка от Марка Франклина (Franklin, 2002) также не дает повода для беспокойства. Франклин отметил, что, несмотря на снижение явки в развитых демократиях в конце века, изначальные значения задает очень высокая явка 1960-х годов; в добавление к этому мы наблюдаем просто краткосрочное снижение интереса к выборам, проходящим в ситуации политического спокойствия: «Явка на выборы в последние годы снизилась из-за того, что вопросы на повестке дня были гораздо менее критическими, чем в конце 1950-х годов» (Franklin, 2002: 164). По его мнению, если на выборах будут решаться более острые вопросы, явка снова может увеличиться. Но если таких вопросов не появится, что я считаю наиболее вероятным, учитывая ослабление партийной демократии, явка никогда не вернется на прежний уровень. В другом обширном и очень точном анализе Франклин (Franklin, 2004) связывает некоторое снижение явки с эффектом смены поколений: явка падает, поскольку в электоральной структуре неголосующие молодые люди заменяют активно голосующих пожилых. В этом случае причиной снижения явки становится смена поколений, а не уклонение или отстранение современных избирателей.