Дверной звонок раздался неожиданно, заставив ее вздрогнуть. Часы показывали 7:15 – слишком рано для обычных визитов. Подойдя к двери и посмотрев на экран домофона, она увидела знакомое лицо Майкла, с его вечно нахмуренными бровями и внимательным взглядом, что вызвало у нее смесь облегчения и легкого раздражения.

– Майкл? Что ты здесь делаешь в такую рань? – спросила она, открывая дверь.

Он стоял перед ней в потертой кожаной куртке, с небольшой спортивной сумкой через плечо. Запах прохладного воздуха и тяжелый аромат его парфюма смешались с кофейным ароматом, плывущим из кухни.

– Доброе утро, – сказал он, проходя внутрь без приглашения – привычка, выработанная за месяцы их знакомства. – Видела, что творится в городе?

Он сбросил сумку на пол в прихожей и направился прямиком к окну, откуда открывался вид на горящие районы. Его движения, как обычно, были точными и экономными – военная выправка никуда не делась даже спустя годы после возвращения из очередной горячей точки.

– Конечно, видела, – ответила Ребекка, закрывая дверь. – Евангелисты и неопятидесятники на этот раз. Спорят о толковании Откровения.

Майкл хмыкнул, не отрывая взгляда от горизонта:

– Все войны за веру одинаковы. Только имена богов меняются.

Он знал, о чем говорил. Несколько лет в составе подразделения специальных операций, четыре командировки в зоны религиозных конфликтов. Последняя закончилась для него тяжелым ранением и комплексом выжившего, когда из всего отряда в живых остались только он и еще двое солдат.

– Кофе? – спросила Ребекка, возвращаясь на кухню. – Я как раз собиралась завтракать.

– Не откажусь, – Майкл отвернулся от окна и последовал за ней.

Ребекка молча поставила перед ним чашку черного кофе без сахара – именно так он любил – и вернулась к нарезанию фруктов для своего завтрака. Движения ножа в ее руках были методичными, точными – почти как у Майкла, только она рассекала яблоки и груши, а не занималась подготовкой к возможной конфронтации.

– Знаешь, что самое абсурдное? – сказала она, выкладывая фрукты в глубокую тарелку. – В основе всех этих религий лежат похожие ценности: милосердие, сострадание, стремление к истине… Просто люди зацикливаются на различиях в обрядах и толкованиях.

– Ну да. И убивают друг друга из-за этих различий уже несколько тысячелетий, – Его взгляд скользнул по стопке книг и распечаток на столе у дальней стены кухни. – Что ты там изучаешь? Опять твои нейросети?

Ребекка на мгновение замерла, затем решительно отложила нож и подошла к столу. Взяв одну из распечаток, она протянула ее Майклу:

– Я разрабатываю новую архитектуру глубокого обучения. Вот, смотри – это не просто трансформерная модель, а метасеть, способная находить скрытые корреляции и семантические связи между совершенно разными концепциями.

Майкл скептически пожал плечами, с непонимающим видом просматривая технические диаграммы:

– И как это поможет остановить тех психов внизу?

Ребекка молчала, собираясь с мыслями и рассматривая фотографию родителей на стене. Она редко говорила о своих родителях, даже с Майклом. Эту часть своей жизни она держала за плотной завесой молчания, из-за которой прорывались лишь редкие обрывки воспоминаний.

Детство в доме, полном книг и дискуссий. Шаббатные свечи по пятницам и церковные гимны по воскресеньям. Ханука и Рождество, празднуемые с одинаковой радостью.

Йонатан Браун, профессор сравнительного религиоведения в Колумбийском университете, был сыном ортодоксального еврея, но выбрал более либеральный подход к своему иудейскому наследию. Он познакомился с Элизабет Мартинес, искусствоведом с глубокими англиканскими корнями, на конференции по межрелигиозному диалогу в Иерусалиме. Их любовь расцвела на фоне древних святынь, почитаемых тремя религиями.