– Глаголь, добро, – подхватил Тимофей. – Это я знаю.

– Хорошо, если знаешь, давай по слогам слова почитай.

И помчались дни в поте – с булками да хлебом. А ночи – в медресе с буквами и тетрадками. На второй месяц читал Тимофей уже бегло. Но уставал вусмерть, над страницами засыпал. Мажит долго на это смотрел, потом сказал:

– Тимофей, надо из булочной уходить, жить там негде, помыться негде, платят мало, работа очень тяжелая, от тебя кожа да кости остались, учиться так не сможешь. Пекарем хозяин не возьмет, он это каждому мальчишке обещает, сколько уж я их перевидел. Шутка что ли по двадцать пудов за день перетаскать.

Тимофей повздыхал, но понимал, что Мажит прав. Сил уже не оставалось, а хозяин еще и на выездную розницу отправлял по всей Уфе. Фартук белый натянет на пацанов. Коромысло на плечи повесит, на него две корзины с булками. И гонит прибаутками мамзелей на ватрушки зазывать. «Знали бы они, двумя пальчиками берущие выпечку, в какой грязище ватрушки пекут, сразу бы подавились наверное», – думал Тимофей. Но виду не показывал. Расхваливал, как мог. Уфа в ту пору вся грязная была. На гостином дворе по осени телеги с товаром тонули в лужах. Под новый год, 30-го числа хозяин послал с товаром на Гостиный двор, торговать. Приезжих много, все чем-то торгуют, вот, мол, и наторгуешь. Прошелся парень по рядам, покричал, позазывал, одну корзину распродал. Вторая пошла. Отворотился на минутку, а тут его кто-то как толкнет в плечо. Он не оборачиваясь:

– Чего толкаешь, зараза!

Оборачивается, а там – девушка, красивая. Смущается:

– Не серчай, не увидала, к мясу своему бегу, на дядьку оставила, он денег считать не умеет.

– Да чего уж. Не серчаю. Всяко бывает.

– Давай я у тебя ватрушек возьму.

– Ннет, – замялся Тимофей. – Не бери.

– А чего так?

– Ты красивая, беды для тебя не хочу. Знаю, как пекут.

Девушка расхохоталась:

– Ну ладно, не возьму. Пойду я.

– Как звать-то тебя?

– Авдотья. Авдотья Пяткина я.

– Найду тебя, Авдотья. Будь здорова и с прибылью.

– И ты не хворай.

Распродал Тимофей в тот день все и решил расчет просить. Пришел, а хозяин денег не отдает. Повздорили громко. На шум брат хозяина вышел:

– Нельзя так с парнишкой, отдай что заработал. Он тебе по чести отработал и по совести. Не гневи Бога.

Попыхтел хозяин, попыхтел, да делать нечего, и деньги выдал и удостоверение личности. Пошел Тимофей на биржу, а очередь с базара аж до Голубиной улицы тянется. Мужики в пять рядов стоят, кто с пилой, кто с топором, кто со столярным инструментом в заплечных котомках. Голодные все, злые. Господа приходят, кричат плотников, набирают, уводят. Кричат столяров, набирают, уводят. А Тимофей молодой, больно – то никому не нужен, никто не берет. На другой день подошел к нему человек и спрашивает, кто он, где живет. Тимка ответил, что сирота, с хутора. Человек поглядел в глаза и говорит:

– Мне помощник в магазин нужен, кормить досыта буду, одевать, жилье дам. Но деньгами платить не стану.

Подумал Тимофей, вроде распорядок дня хороший, не до ночи, работа в магазине, учиться у Мажита время будет. Да и другой работы нет. Согласился. Так и стал днем на складах магазинных работать, ночью и учиться успевал, и поспать досыта. Сыт, обут, одет. И маме через Султана сообщил, что жив-здоров, чтобы не плакала о нем больше. Вскорости смог одеться, как франт столичный – костюм-тройка с иголочки, рубашка-косоворотка, ботиночки лаковые. И фото пошел сделал.

Пришел к хозяину магазина как-то шурин Дмитрий Семенович. Разговорились с Тимофеем:

– Я ведь такой же, как и ты, молодой с родины своей уехал. Продал в Костроме землю, какая была, и сюда. Сказали, здесь башкирцы дешево свои земли распродают. Добрались, а тут – шиш.