Клоуном.

До цирка я домчался мигом, даже не запыхавшись. Сказались занятия спортом, желание свалить куда угодно от напряжений ущемлённой балки – и то, что цирк был в паре минут ходьбы от нашего дома, из окна видать. В центре старого Промышленного Города всё недалеко.

Какая-то у них там лажа случилась с гитаристом, и к началу представления в рядах циркового биг-бэнда зияла брешь. Дядя счёл, что это шанс, который нельзя упускать, и подсуетился: просто так в профессиональные коллективы не берут. И не просто так – берут с большим скрипом.

«Времени на предварительные ласки нет, – сказал Дирижёр и окинул меня скептическим взглядом: выглядел я неприлично молодо. – Ноты читать умеет?» «Легко! – уверил Дядя. – Моя школа».

Мы взлетели по главной лестнице с мраморными перилами и двусмысленными объявлениями по обе стороны: «Дети до пятилетнего возраста проходят в цирк на руках». Нырнули в служебный ход и стремительно двинулись через узкие пахучие лестницы и коридоры, крашенные-перекрашенные тусклой масляной краской. Впереди нёсся Дирижёр, следом поспевал я, замыкал шествие Дядя – в намерении насладиться моим триумфом.

«Значит, так, – Дирижёр говорил через плечо, почти не оборачиваясь, – твоя задача – делать всё по-писаному. Тютелька в тютельку, как в партитуре. Что такое тютелька в тютельку, знаешь?» От нервного зажима я брякнул: «Тютелька в тютельку – это гномики трахаются!»

Дирижёр затормозил так резко, что мой гитарный кофр бумкнул ему по спине. Развернулся и сурово спросил Дядю: «Тоже твоя школа?» Дядя виновато пожал плечами. «Тютелька – вежливость королей?» – предположил он.

«Клоуны, – фыркнул Дирижёр, – ну и семейка! Вежливость королей – точность. И будьте любезны, молодой человек, исполнить всё в точности, как написано. Это в ваших же интересах. Мы пришли, ступайте на место».

Оркестранты, похоже, не обратили на меня особого внимания. К тому же начиналось представление. Гитара у меня уже тогда была вполне приличная – известный бренд, хотя и азиатской сборки. Тоже Дядя постарался. Так что расчехлить оказалось не стыдно. Я наугад заглянул в партитуру и облегчённо выдохнул: никаких чудес. Мне доводилось и покруче вещички с листа шпилить.

Дальше – парад-алле, как говорят в цирке. Представление идёт, биг-бэнд свингует, я участвую, всё ровно. Освоился, сел поудобнее. Перелистнул страницу, играю септаккорд до-минор, дальше вижу большой нонаккорд ля, септ ля-мажор… Что за чёрт? Прямо на нотном стане написано: «ПрИГНИСЬ!!!» От руки, большими жирными буквами, с тремя восклицательными знаками. Потом снова минорный до-септ и прочее.

Глаза продолжали такт за тактом читать ноты и поглядывать на Дирижёра, нога машинально отбивала ритм, пальцы перебирали струны – тыц-тыц, ры-ты-тыц, – а мысль металась. Чушь какая-то… ноты, потом буквы… что, в самом деле пригнуться?!. И строгое предупреждение Дирижёра – делать всё в точности, как сказано в партитуре… в моих же интересах…

Я пригнулся на те два такта, которые занимала надпись. Потом выпрямился и продолжил играть. Глянул вокруг – на меня по-прежнему не обращал внимания никто, кроме Дирижёра, который едва заметно кивнул. То есть, боксёрские нырки гитариста посреди композиции здесь в порядке вещей. Ну-ну… в самом деле – цирк.

Ещё тактов через двадцать до меня дошло. Отец рассказывал, как на флоте новичкам дают продувать макароны, в которых дырки залипли, или заставляют якорь точить – типа, чтобы лучше в грунт входил. Проверка на лоха! И я повёлся… придурок! Где это видано, чтобы в партитуре писали всякую хрень?! Я повёлся, и в антракте меня засмеют, и я никогда не смогу играть в этом оркестре, потому что лоханулся на глазах у всех…