Иногда открыток нет целую неделю, и Свен сходит с ума от мысли, что Джи прекратит ему писать. А иногда они приходят через день, а порой и по две штуки, если почта задерживает какую-то на день-другой между Магдебургом и Стамбулом. Свен Херинг проверяет почту каждый день, он не может подняться в квартиру, если не проверил почтовый ящик. Если в свой выходной Свен не выходит из дома, он спускается к почтовому ящику по крайней мере дважды.

У него уже есть изображения Голубой мечети, каких-то дворцов, дверей, окон, улиц, площадей, переулков с маленькими дверями и котов, сидящих на ступенях, россыпей пряностей в мешках, ярких ламп из битого стекла, украшений в виде ультрамариново-синих глаз, тканей с узорами и полосками, чаек на воде и яхт под цветными парусами, мостов над волнами, чайных чашек с тонким голубым узором, воздушных шаров и фонариков со свечами. Это выглядит так, словно Джи решает задачу, как прислать Стамбул Свену частями. А Свен собирает из деталей собственный Стамбул. А если перевернуть все открытки, то получится игра «собери Джи», потому что на каждой открытке кусочек Джи, слова, которыми Джи живет, рисунки, которыми развлекается, иногда нет слов, а есть только картинка, а иногда открытка покрыта мелкими строчками без единого изображения. И все это Джи.

Свен поставил пустую чашку и снова поднес открытку к лицу. Сил недостало, чтобы заткнуть ее за раму снова и вернуться к работе, Свен Херинг поставил открытку на стол перед собой, подпер голову руками. Ему остро не хватало Джи, не хватало раскаленного Стамбула, разговоров по ночам, когда говорил только он, горячего рта и холодных пальцев.

Надо было еще поработать, и следующие два часа Свен Херинг провел над клавиатурой, погружаясь в базы данных и выныривая в сияющий Стамбул с открытки. Потом он закрыл крышку ноутбука и спустился на лифте вниз.

Свен шел по мокрым улицам Магдебурга и думал о Джи и о Стамбуле. Стамбул вставал с открытки поверх серого Магдебурга, золотой и синий, с лиловыми сумеркам над Босфором и рассветами, нежными, как вуаль невесты, с ярким пестрым базаром и одуряющими запахами специй и роз, с морским ветром и криками чаек, с оглушительным великолепием площадей и упрямой ломкой тишиной подворотен и переулков. Стамбул заполнял все пространство, придавая плоскостям Магдебурга цвет и запах, выпуклость и объем, смысл и значение. Свену казалось, что еще мгновение и Стамбул сам вырастет вокруг, и на него упадет шумное великолепие и скрытое послание города, который, как золотая шкатулка, таит в себе многие тайны.

Одновременно с ним в подъезд зашел священник, посещающий его соседа, и Свен поздоровался с ним. Это был кроткий доброжелательный человек, который умел безыскусно завести легкий разговор. Свен достал из ящика открытку, на которой были изображены яхты и чайки над морем. Он поспешил зайти в лифт, чтобы не задерживать гостя, и там перевернул открытку.

На обороте карточки под крошечным, выведенным одним движением пера, сердечком, было написано единственное слово. Gleichfalls9.

Свен Херинг почувствовал, как к лицу подступает счастливая краска, он закинул голову и в потолке кабины лифта над ним разверзлись сияющие горние выси стамбульского неба.

На человеке, вошедшем в кофейню с Флидерштрассе, лица не было от усталости. Наголо бритый череп, угловатый, как плод граната, покрывала забавная шапочка, с плаща текла ручьем вода.

–Есть подвешенный кофе?

Адальгейд Киршхальтер подняла глаза. Мягкий пришептывающий голос, незнакомое произношение.

–Нет… А что это такое?

Посетитель присел у стойки, измученно улыбнулся.