– Я буду ждать вас снаружи. Постучите в дверь, когда захотите уйти, – произносит он с нескрываемым облегчением.

Мария неспешно проходит внутрь. Засмотревшись на светлый стройный силуэт на фоне грязно‑серых тонов и бетонных грубых стен, молодой боец в очередной раз поражается контрастности ее утонченно‑изысканного облика с окружающей мрачной обстановкой.

Что забыла в ледяном, пропахшем порохом и кровью аду эта странная, пугающая до дрожи женщина?

Мария сама прикрывает за собой дверь, делая это так легко, словно та ничего не весит. Проржавевшие петли издают жалобный стон, в глубине тускло освещенной камеры лязгают цепи. Ее взгляд тут же устремляется туда, откуда доносится неприятный звук.

Она останавливается, позволяя себе детально и с удовольствием изучать открывшееся взору удручающее зрелище, которое теперь представляет собой Кронос. Ей нравится, как на нем смотрятся цепи и как висит лохмотьями на похудевшем теле утративший лоск костюм.

Мария никогда не считала Уильяма внешне привлекательным или хотя бы приятным, но он определенно из редкой породы людей, чей облик, взгляд, голос и манера двигаться мгновенно и намертво врезаются в память. Главный парадокс заключается в том, что на этот факт не влияло даже наличие маски. Абсолютно неважно, каким было первое впечатление и обстоятельства встречи. Уильям Демори находил бреши в каждом, кто представлял для него интерес, пробирался внутрь, как смертельный вирус, подчинял и порабощал. Сейчас же этот некогда могущественный и опасный монстр выглядит настолько жалким, изможденным и постаревшим, что она непроизвольно проводит параллели с его прежним обликом, но разительная перемена определенно приходится ей по вкусу.

Уильям не мешает незваной гостье рассматривать себя и не встает навстречу, продолжая сидеть на своей убогой койке, небрежно привалившись спиной к стене и поигрывая цепью на правом запястье.

Марию не смущают ни тошнотворная вонь, ни грязь, ни крысы, копошащиеся возле валяющейся на бетонном полу железной миски с остатками еды. Раздражает только парализующий мужской взгляд, наполненный всё той же дьявольской силой, что и раньше.

– Ты и здесь завел себе питомцев, зависимых от твоего существования. – Она выразительно смотрит на облепивших миску голодных крыс.

– Мне приходится делиться с ними едой, или они сожрут меня, – с легкой улыбкой отзывается он. – Впрочем, ничего нового, Мари. Смена декораций не влияет на распределение ролей. Рожденный хищником им и умрет.

– С этим сложно не согласиться, – задумчиво произносит Мария. Длинные пальцы в белых кожаных перчатках лениво проходятся по пепельным локонам, коралловые губы дергаются в неуловимой улыбке. – Но крысы тоже хищники. Как думаешь, если тебя перестанут кормить, у кого больше шансов на выживание?

– Я отдаю этим очаровательным созданиям почти половину из того, что мне приносят. Как думаешь зачем? – оскалив всё еще белые зубы, ухмыляется Кронос.

Марию передергивает от отвращения, когда до нее доходит завуалированный подтекст его слов.

– Я не заставлю тебя есть крыс, Уилл.

Сделав шаг вперед, она неприязненно морщится, не решаясь пройти дальше. Угадав причину заминки, Кронос пинает миску носком ботинка, разгоняя своих мерзких мохнатых приятелей.

Приблизившись к мужу, Мария встает между его расставленными коленями и наклоняет голову, изучающе глядя на него сверху вниз. Кончиками пальцев она убирает с высокого лба слипшуюся серую от грязи прядь, невесомо касается впалых, покрытых седой щетиной скул. Негромко вздыхает и недовольно сжимает губы.

– Ты ужасно выглядишь, Уилл. Я распоряжусь, чтобы тебя перевели в другую камеру, помыли, выдали чистую одежду и постельное белье. Цепи останутся, но их удлинят.