– Ничего, – Коробов улыбнулся, – горелое с утки ножом соскоблим и поужинаем, когда вернемся. Мед сверху подгорел, а внутри самый сок!

– Если вернемся.

– Не переживай ты. Там нормальные мужики. С поселка есть. Я, правда, их не знаю – пацаны совсем. Младше тебя, представляешь? Школьники почти.

– Ага, уголовники в основном. Кто мать топором зарубил, кто только собирался. Кто-то нос плоскогубцами соседу за пенсию оторвал. Некоторые всего лишь за выбитый в драке глаз сидели.

– Не все там уголовники, – возразил Коробов, а потом добавил: – Зато насильников нет.

Иван молча посмотрел на тестя и вздохнул.

– Вот как, – принялся рассуждать Коробов. – Наше поколение пронесло… хотя тоже, знаешь, перестройка эта. Не то что война, но тоже дерьмо еще то. А вам вот досталось. И непонятно, когда кончится, да? Ну а что? Должен кто-то родину… – он запнулся, – родиной заниматься.

Коробов посмотрел на спрятанные под капюшоном космы зятя, на его красноватое лицо, поросшее щетиной, и захотел подбодрить: «Не трусь!» Ему вспомнилось, как дрожали у Ивана губы, когда Вера привела его знакомиться, как он ничего не ел за столом, кроме прозрачного, безвкусного винограда.

Коробов основательно готовился к замужеству дочери: откладывал на книжку, приводил в порядок дом. Мало ли кого выберет Вера. Может, сына начальника полиции, например. Нужно соответствовать. В первую очередь следует показать, что, может, и не богато, но честно родители невесты прожили. Куда руки дотягивались – там порядок и наводили.

И получилось. Плитка во дворе недешевая, уложена как надо. Своими руками возведенные сарайчики: для птицы, для свиней и лаборатория для самогоноварения. А еще Коробов вырыл с другом Толиком новый погреб, а то старый начал протекать и плесневеть по осени.

Тот дом достался Коробову от родителей. После смерти матери он занялся благоустройством участка: поставил забор, выкорчевал сухие деревья и разбил яблоневый сад. Взяв кредит, заменил рассохшиеся окна на пластиковые. Жена сама, вечерами после работы клеила обои с зелеными лилиями, а потом они долго выбирали мебель. Преобразилось жилище и подарило тем самым новые надежды стареющим людям.

Вера влюбилась в Ивана – молчаливого, задумчивого, но очень красивого юношу без образования и перспектив. Разубеждать Коробовы дочь не стали. Насилие в семье не приветствовалось. Особенно это стало неуместным в тот вечер, когда Вера пошла на свидание с Иваном, но вернулась через пятнадцать минут. Сказала: «Родители Ивана погибли».

Они попали в ДТП. Ехали в город за покупками, вильнули на встречку и влетели под несущийся навстречу КамАЗ, который вез в поселок товары широкого потребления.

Коробов запомнил черное лицо зятя и то, как он гуттаперчиво кивал, ничего не произнося, когда с ним советовались о всяких похоронных тонкостях.

Коробов впервые подумал, что зять – тогда уж действительно сопляк – мужественно пережил свое горе. Устроился на местную стройку подсобником. Упахивался там до седьмого пота, трудился за двоих. Приходя домой, долго, как девушка, намывался в душе и мгновенно засыпал. Его «стахановские» подвиги оказались ненапрасными. Прораб – старый армянин сказал: «Никогда я так много подсобникам не платил».

Родительский дом Ивана продали беженцам, а деньги положили на накопительный счет под 2 % годовых, естественно, в юанях. Коробов отказался их взять, хотя Иван предлагал. Молодая семья. Пригодятся.

Даже тогда вырученные за дом деньги казались смешными, а теперь на них можно разве что гараж купить в городе или пропить за неделю.

Коробов заговорил так, точно окунулся в ледяную воду: