до вмешательства в пассажирские транзитные транспортные средства или системы. Более сложное значение указанная форма вины, именуемая «злобное предумышление» (malice aforethought), имеет применительно к тяжкому убийству. Такая «злобность», как сказано в ст. 188 УК Калифорнии, может быть явно выраженной или подразумеваемой. Она является явно выраженной, когда проявляется обдуманное намерение лишить жизни другое лицо. Она является подразумеваемой, когда нет значительной провокации или когда обстоятельства, сопутствующие убийству, обнаруживают «порочную душу» (abandoned and malignant heart) деятеля. [397]

И хотя это определение базируется на положениях общего права, оно отсутствует в Федеральном УК, где также используется «злобное предумышление» в ст. 1111, посвященной тяжкому убийству.[398] Поэтому, как сравнительно недавно отметил один из федеральных окружных судов, для уяснения содержания статута о тяжком убийстве суды должны обращаться к общему праву.[399]

В большинстве случаев, если говорить в общем плане, лицо действует со злым умыслом, если оно намеренно или по неосторожности причиняет вред, запрещенный определением посягательства.[400] Оно может быть признано виновным в его совершении, не имея не только злого, заранее обдуманного, но и вообще никакого умысла. Таким образом, можно констатировать, что «злой умысел» – понятие, имеющее мало общего с современными представлениями о вине и ее формах. Особенно это касается тяжкого убийства. Хотя в его определениях в Примерном УК и реформированных кодексах штатов словосочетание «злобное предумышление» не указывается, влияние этой доктрины там наблюдается.

Характеризуя mens rea, нельзя обойти вниманием такой объективно важный вопрос, как мотив преступления. В целом следует отметить, что уголовное право США и других стран англосаксонской правовой семьи большого значения мотиву не придает. Некоторые ученые даже утверждают, что он никакого значения в уголовном праве не имеет. Так, по мнению Дж. Холла, едва ли что-то в уголовном праве есть более определенное, чем положение о нерелевантности мотива.[401] Другие авторы, признавая, в той или иной степени, уголовно-правовое значение мотива, по-разному понимают различия между мотивом и намерением. По признанию У. Лафейва, на протяжении многих лет вопрос о том, что такое мотив и в чем его отличие от намерения, «вызывает у теоретиков значительные трудности».[402]

Иногда этот вопрос поднимается в судебной практике. Рассматривая в 1997 г. дело Гофмана, Верховный суд штата Мичиган, используя определение, предложенное юридическим словарем (Black's law dictionary), указал: «Мотив – это движущая сила, которая подталкивает к действию для достижения определенного результата. А намерение – это цель использовать конкретный способ, чтобы достичь такого результата. Мотив, – подытожил он, – это то, что побуждает или стимулирует лицо совершить действие».[403]

Некоторые ученые по отношению к мотиву занимают противоречивую, двойственную позицию. Так, П. Робинсон пишет, что, хотя уголовное право обычно относится к мотиву безразлично, «цель» (имея форму виновности по Примерному УК) требует, чтобы деятель имел какой-то определенный мотив действия, такой, чтобы причинить какой-то конкретный результат; – это настоятельное требование, которое часто трудно доказать. Данный автор приводит такой пример: для признания лица ответственным за непристойное обнажение недостаточно установить, что деятель «шокировал» другого, вызвав у него беспокойство, но также, что его поведение было мотивировано желанием получить половое удовлетворение или возбуждение.