Андрюха торопился, нервничал, злился и дёргал других – он опаздывал на промысел. Сначала надо было убрать картошку, потом отца в лес свозить, потом доделать ремонт в родительском доме, а тут ещё с Танюхой познакомился… А сейчас уже конец октября, а он, разгильдяй, только забрасывается в тайгу. Вчера он попросил помочь, и сегодня мы топчем лыжню с рюкзаками, у которых звенят от натяжения лямки, и тащим по лыжне на верёвках мешки с необходимым на промысле скарбом. Да, где-то в посёлке ещё стоят берёзки в золоте, а здесь мы идём на лыжах, и кругом зима. В рюкзаках тёплая одежда, боеприпасы, продовольствие, в столитровых полиэтиленовых вкладышах по лыжне скользят капканы и привада в виде солёной кеты. Засолить рыбу этим летом так и не дал медведь, который разорил все наши схроны. Кучум тоже тащит пакет с рыбой почти в собственный вес. Упирается, язык волочится рядом по лыжне, во взгляде сосредоточенность и сознание своей нужности, причастности к большой работе и ответственность за её качество. Он серьёзен, как на экзамене, не отвлекается на орущих матом хабалок-кедровок и шагает по лыжне, не наступая на задники лыж. Андрюха пошил ему красивый алык[10], украсив ремешки лентами с орнаментами, и пёс горд, как только что принятый в пионеры юнец. Но чёртов мешок с горки накатывается сзади на собаку, подбивает ей задние лапы, подсаживая на себя, и они катятся вместе под гору, словно салазки с мальчишкой.

Кучум взвывает, рычит, кусает мешок – ему обидно оттого, что вся серьёзность и значимость работы скомкана в снежок и разбросана по лесу со смехом хозяина, его коллеги и прощелыг-кедровок.

Вечером, пока Андрюха растапливал печку в зимовье, я торопливыми движениями, пока мокрая от пота спина окончательно не замёрзла, выкладывал груз в сенях: крупы, макароны, муку подвешивал в мешочках к потолку сеней; консервы, соленья, варенья – на полку; канистру керосина – под неё; капканы – на сук берёзы у лабаза. А что делать с картошкой? В сенях она замёрзнет и станет сладкой. В зимовье будет постоянно замерзать, пока Андрюха на охоте, и размораживаться по ночам – сгниёт. Погреб егерь пока не выкопал. Видя моё замешательство, друг пришёл на помощь:

– Всё продумано до мелочей, как в космическом корабле, – говорит он и тащит мешок к ручью. – Этот ручей не замерзает в самый лютый мороз, я проверял, поэтому и зимовье на нем построил – не надо ходить на реку, долбить полынью или, того хуже, топить снег. А у зимовья я его углубил и поставил холодильник, – рассказывает Андрюха.

Холодильник представлял собой сухую берёзу, перекинутую с берега на берег, с торчащими коротко обрубленными сучьями. Под березой в русле ручья была выкопана просторная яма. Вода здесь останавливалась, замирала и пристально вглядывалась в небо, отражая его в своих глазах. Егерь достал из кармана кусок верёвки, ловким движением иллюзиониста смастерил петлю, набросил её на горловину мешка, затянул. Затем такую же накинул на торчащий сук и опустил мешок с картошкой в яму под воду ручья.

– Под водой она не замёрзнет, ручей всегда плюсовой температуры. Кстати, и масло туда же опусти, тогда оно не перемерзнет, не будет крошиться и всегда будет мазаться на хлеб, только камень в пакет положи, чтоб утонуло.

Повезло другу с Танюхой – она работала продавщицей в продовольственном, и егерь смог, благодаря близкому знакомству, разжиться вкусными продуктами. Три с половиной килограмма сливочного масла высшего сорта во времена «не более двухсот граммов на руки» дорогого стоили. Закончив с раскладкой, мы заскочили в зимовье – приморозило.