Ветошкин никогда еще не чувствовал себя в такой форме. То, что форму не надо было поддерживать, раскрепостило его, тело стало гибким, упругим и послушно взрывалось на удар или бросок за мячом. Брат снова выглядел школьником, который не пропускал ни одной игры Ветошкина, и, хотя поклонение было теперь тайным (внешне брат стал грубоват), Ветошкину оно льстило.

Брат спал вместе с Ветошкиным в радиорубке и каждый вечер информировал его о том, как к нему клеится студентка, вожатая шестого отряда. Ветошкин слушал его молча, иногда хмыкал, затем начинал хохотать. Брат вскакивал и колотил его подушкой. Эти вечерние потасовки стали почти привычны, но как-то брат вернулся в первом часу, молча, серьезно расстелил постель и улегся так же солидно. Ветошкин читал. Брат искоса посмотрел на него и кашлянул.

– А она ничего спереди, мягкая, – сказал он.

Ветошкин молчал.

– Комаров только много, – продолжал брат.

– Я тебе сейчас физию разрисую, – ровно сказал Ветошкин.

Он встал. Брат приподнялся на локте.

– Да ты что, Вить, – растерянно сказал он. – Это я так, трепался…

– А-а, так, – сказал Ветошкин и ударил кулаком по спинке кровати.

Они помолчали.

– Слышь, Вить, чего это ты завелся? – спросил брат.

– Сам не знаю, – сказал Ветошкин. – От вранья твоего, наверно.

– А я не врал, – тихо сказал брат. – Так и было…

– Если и не врал, то все равно нельзя болтать.

– Вить, а ты бы меня избил?

– Не знаю. Раз бы ударил, это точно.

– Из-за нее не стоило бы, Вить.

– И из-за нее стоило бы.

– Для воспитания?

– Нет, – сказал Ветошкин, помолчав. – Для профилактики.

– Еще один классный игрок, – встретили Ветошкина на первой тренировке. – Коллектив растет.

– Ну-ну-ну-ну, – сказал Аркадий Андреевич, – не подкусывать. А что бы коллектив вырос и в переносном смысле, нужно работать, работать и работать!

– В переносном смысле? – спросил кто-то.

– В самом прямом. Виктор вам покажет, как это делается.

– Виктор – это победа, – вяло заметил Проценко.

Они с Ветошкиным вместе играли когда-то «по юношам». Команда сдержанно захохотала.

– Хорошо, ребятки, – сказал Аркадий Андреевич. – Юмор – это хорошо. Без юмора жить трудно.

– Особенно нам, – все тем же безразличным голосом сказал Проценко.

– Ну, хватит! – не сдержался Аркадий Андреевич. – Развели тут демагогию! Посидели в первой группе, и будет. Задача-минимум на сезон – выиграть город.

– Как бы это лучше сделать, – сказал Проценко.

– На зубах, – неожиданно сказал Ветошкин.

– На зубах мы не умеем. Что-то даже и не слыхали. Может, научишь?

– А это просто, – сказал Ветошкин. – Когда душа уходит в пятки, зажми ее в зубах и не пускай.

– Ну, хорошо, – Проценко бросил мяч в сетку и поймал его с отскока.

– Вы с Андреичем хотите чего-то там доказать. Это понятно. Вот мы вы игрываем город. Ветошкин возвращается к мастерам. Андреич спасает репутацию. А мы? А мы остаемся при своих.

– Ты что говоришь? – тихо сказал Аркадий Андреевич. – Это я спасаю репутацию? Я?? Я тридцать лет в волейболе. Тренировал и чемпионов, и сборную. Я передал команду своему ученику и пришел сюда, чтобы помочь вам! А ты мне говоришь – репутацию… Моя репутация всегда при мне, и ее не надо спасать.

После тренировки Аркадий Андреевич сказал:

– Виктор, останься, пожалуйста.

Проценко хмыкнул, проходя мимо них в раздевалку. Ветошкин посмотрел ему вслед и подумал: если он заиграет, то и остальные заведутся. Проценко со спины походил на пожилого бухгалтера, измученного геморроем. Длинные руки висели где-то впереди, ноги ступали в линию носками вовнутрь… Он и в игре оставался внешне разболтанным, но смотреть на него было сплошное удовольствие. Болельщики его любили. Его почему-то прозвали Тарантасом. В игре все части его тела двигались отдельно, не зависимо друг от друга, и казалось, что по площадке летают ноги, руки, сутулое туловище, и только узкое лицо, невозмутимое и угрюмое, как у хорошего клоуна, будто противоречило самой идее движения.