– Да, – сказал Аркадий Андреевич, глядя ему вслед, – кусачий. А ты знаешь, Проценко-то прав. Выкинули меня из команды. А теперь вот хочу доказать что-то. Как думаешь, получится?

– Не знаю, – сказал Ветошкин. – Я в такой форме никогда не был.

– Я вижу. Может, ты зря ушел? Валька тебя поймет. У него глаз, знаешь, какой?

– Хочу попробовать снова. Вы брата возьмете? Он здесь не задержится.

– Видел его. Серьезный парнишка. Ты на меня не в обиде?

– За что?

– За то, что на скамейке держал?

– Я сам виноват.

В ноябре заканчивалось первенство города. В этом году его проводили в один круг. И к последней игре обе команды Ветошкина, прежняя и нынешняя, подошли ровно, не проиграв ни одной партии. Ветошкин играл с наслаждением, все у него получалось: и блок, и нападение с углов, и подача. Когда-то у него была сильная боковая подача, но затем он ее потерял, Аркадий Андреевич заставил переучиваться, и вот теперь он снова подавал так, и подавал нацеленно и мощно. Команда за три месяца подтянулась, определился основной состав, и брат в нем закрепился. Но главным было то, что заиграл Проценко. Он по-прежнему чудил, играл на публику, безостановочно бубнил что-то себе под нос, комментируя встречу. Раньше он играл углового нападающего и сам себя называл блуждающим форвардом. Но в команде не было классного разводящего, и Аркадий Андреевич уговорами и лестью добился своего – Проценко попробовал, и по лучилось настолько удачно, что тренер заявил во всеуслышанье: «После Мондзолевского я не видел такой разводки». Это было слишком. Проценко сказал со вздохом: «Тартарен из Тарантаса». Прозвище прижилось. Аркадий Андреевич жаловался Ветошкину: «Виктор, хоть ты скажи этой язве, чтобы не разлагал команду! Какой я, к черту, Тартарен? А кто он такой был?» Ветошкину стало неловко, и он кое-как вывернулся: «Один француз, литературный герой. Он все преувеличивал». – «Хм, француз, – помрачнел тренер. – Не знаю, как с вами работать. На пенсию пора. У меня сроду кличек не было». Но он был отходчив и через минуту зычным, армейским голосом кричал: «Уснули, уснули! А ну-ка, ребятки, в двустороннюю!..»

– А тебе очень нужно, чтобы я была? – спросила Галя.

– Да… Это будет игра… не просто игра. Я уверен, ты полюбишь ее. Конечно, со стороны смешно – любить игру в мячик. Но ведь она такая же работа, как и все остальные. Ею живут. Ты не знаешь, какое счастье – победа.

– Это у тебя детское.

– Может быть. Но разве это плохо?

– Не плохо. Для тебя. Но представь, тебя спрашивают: «Чем вы занимаетесь?» А ты отвечаешь: «Я спортсмен». Витя, прошу тебя, не относись к этому так серьезно! Ведь ты умный, способный, трудолюбивый, я люблю тебя, но если смотреть шире?

– Значит, не придешь.

– Ты не хочешь меня понять.

– Я слушаю.

– Людям от спорта нужно только здоровье, пойми. Они хотят дольше жить. А такой спорт, как у тебя, это же цирк. Те же трюки, прыжки. И голый азарт. В цирке хотя бы весело, удивительно, загадочно, а у вас?..

Ветошкин молчал.

– Я приду, если ты хочешь.

– Ладно. До вечера.

Ну, Ветошкин, – сказал Проценко, – если мы им сегодня не вмажем, я мяч проглочу.

– Глотай сразу, – сказал Ветошкин.

– Ты что, серьезно?

– Вполне.

– Здра-асте! Лидер наделал в штаны. А мне кто заплатит за три месяца? Я, Ветошкин, тоже серьезно. Если сейчас не выиграем, брошу все к черту, пропади он пропадом, этот мячик. Ни одного сна приличного – каждую ночь проигрываю, бью в сетку, не достаю. Курить бросил, понимаешь? А ты – глотай сразу. Тартарен ничего не говорил?

– Нет.

– Они с нами первым составом играют, понял? У Крюкова сейчас мандраж. Вот выиграем, подойду к нему и скажу: «Валя Крюков, ты чемпион мира, ты у японцев выигрывал, у поляков и бразильцев, а я спорт смен-перворазрядник, дай мне автограф». Даст?