Однако продолжу. Первое, что я услышал, был какой-то глухой удар. Вот именно: глухой удар. Какого рода? Как будто что-то твердое вонзилось в дерево. Затем я услышал шаги у моей двери. Неизвестный дошел до конца коридора, развернулся и двинулся в обратную сторону. Это были маленькие, легкие, частые шажки, как будто человек шел на цыпочках. Через несколько секунд снова раздался глухой стук. И вновь послышались тихие шаги, потом кто-то опять развернулся и пошел назад. Сызнова глухой стук. Вы знаете… – доктор Арчер склонил голову набок и засмеялся, извиняясь, – я пришел в раздражение. Не верите? Но это факт. Так и было.

Я позвонил в колокольчик, чтобы вызвать стюарда, однако ответа не последовало. Итак, я через силу поднялся, чувствуя ужасную дурноту и головокружение, и заковылял к двери. Раздались еще два глухих удара, пока я обшаривал переборку и не мог нащупать дверь. Что мне не понравилось, так это приглушенность услышанных мной звуков и опасливость шагов. Судите сами: была середина ночи. Казалось, шаги приближались ко мне.

Тогда – вжик!

Я открыл дверь, и что-то скользнуло в темноту. Только так я и могу описать происшедшее. Сделайте скидку на то, что мне было дурно и у меня плохое зрение. В любом случае маленький проход был пуст.

Однако туда проникал свет, горевший в главном коридоре. Кто-то использовал маленький аппендикс для метания тяжелого ножа в листок бумаги, приколотый к торцевой стенке под иллюминатором. На листке, кстати, было грубо нарисовано человеческое лицо. Метил неизвестный каждый раз в лицо, в глаз или шею. Вот почему я говорю, что провел довольно плохую ночь.

Он умолк. Взяв бокал с коктейлем, доктор осушил его и поставил на стол. На протяжении всего рассказа с лица его не сходило лукавое выражение, словно бы говорившее: «Знаете, я, может быть, и шучу, но, может, и нет». Затем он отряхнул брюки на коленях.

– Ах, хорошо. Выпьете со мной еще мартини? Нет? Уверены? Тогда я должен пойти и привести себя в порядок перед ланчем.

– Это правда? – спросил с недоверием Лэтроп.

– Совершенная правда, старина. Если не верите, спуститесь и взгляните на следы от ножа, оставшиеся на стене.

– Вы видели нож?

– Нет. Увы, нет. Его забрали.

– Я в это не верю! Извините, без обид, но, понимаете, я в это не верю и заявляю это категорически!

Доктор Арчер пожал плечами и улыбнулся. Он поднялся на ноги, одернул жилет и поправил свой безупречного покроя пиджак. Очевидно, это был первый раз, когда кто-то отважился рассказать удивительную историю (не важно, правдивую или нет) Лэтропу. И ему, привыкшему к роли рассказчика удивительных историй, это не понравилось. Хотя Лэтроп и придал своему лицу скептическое выражение, укоризненно покачав головой, Макс знал, что тот впечатлен.

– Может, на корабле водятся привидения? – предположил Мэтьюз. – Знаете, как в рассказе «Верхняя койка»[5].

– Может быть, и так, – согласился Лэтроп и усмехнулся. – Или, может быть, наш француз – призрак? Его никогда не видно, он появляется лишь за едой. Или призрак бедный старина Хупер… Я рассказывал вам о Хупере? – спросил Лэтроп, снова завладевая поводьями и направляя упряжку беседы в нужном ему направлении. – Он производит резиновые печати. Его сын…

– Извините, – перебил Макс. – Доктор, разве вы не сообщили о ночном происшествии?

– Сообщил? Кому?

Макс не знал, что сказать. Вряд ли он мог ответить – «капитану», поскольку история грозила оказаться розыгрышем. Или, что еще вероятнее, плодом фантазии доктора Реджинальда Арчера. У Макса было ощущение, что доктор Арчер вполне мог потчевать окружающих небылицами, заподозрив, будто кто-то пытается его надуть. Не исключено, что беседы с Лэтропом заставили доктора Арчера вообразить, будто тот только и делает, что громоздит одну небылицу на другую.