Убийство в Атлантике Джон Карр

John Dickson Carr

MURDER IN THE SUBMARINE ZONE

Copyright © The Estate of Clarice M. Carr, 1940

Published by arrangement with David Higham Associates Limited and The Van Lear Agency LLC

All rights reserved

© М. В. Тарасов, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Азбука®

Эту историю, как и следовало ожидать, я посвящаю людям, разделившим со мной плавание из Нью-Йорка в некий «британский порт» на борту теплохода «Джорджик»[1]. Происходило оно в первые дни войны и, подобно описанному дальше, сопровождалось неизбежными для военного времени предосторожностями – необходимостью соблюдать затемнение и носить спасательные жилеты. Но на этом всякое сходство с реальностью заканчивается. Шел сентябрь 1939 года, а не январь 1940-го. Никаких боеприпасов на судне не имелось. И плавание не было омрачено ни одним из прискорбных событий, которые происходят на страницах книги. Ни один персонаж – будь то пассажир, офицер или член экипажа – не имеет реальных прототипов. Короче говоря, все, кроме атмосферы, плод моей фантазии от начала и до конца.

Серый, как военный корабль, лайнер стоял у пирса в конце Западной Двадцатой улицы. Это был теплоход «Эдвардик» водоизмещением двадцать семь тысяч тонн, принадлежащий «Уайт плэнет лайн», и тем днем ему предстояло отплыть в некий британский порт.

Силуэты нью-йоркских зданий на горизонте отливали холодом, как заиндевелое лезвие конька. Хотя был всего лишь час пополудни, в некоторых окнах уже мерцали огоньки. Вода в гавани, вся в разводах мазута, была неспокойной и казалась ледяной – за несколько секунд в такой воде можно замерзнуть. Да и ветер, проносящийся под открытым навесом таможни, был не намного теплее.

«Эдвардик», несмотря на изрядную длину, выглядел громоздким и приземистым. Его борта выгибались дугой лука. При взгляде со стороны таможенного поста он казался безлюдным, лишенным жизни, если не считать тонкой коричневатой струйки дыма, которая вилась над его единственной низкой трубой. Это был выхлоп двигателей, работающих на мазуте, и его мгновенно уносило резким ветром. Серые палубы, серые мачты, серые воздухозаборники, серые иллюминаторы, затемненные и завинченные, чтобы свет не просачивался через них наружу.

Портовые копы дрожали от холода, переминаясь с ноги на ногу над грязной водой. На причале курить не разрешалось нигде, даже в большом сыром зале ожидания. Хотя погрузка на «Эдвардик» уже давно закончилась, из-за большого количества охранников было трудно сделать даже шаг, не напоровшись на подозрительный взгляд. Внезапно по крыше прогрохотало эхо хриплого голоса, отразившееся от стен. Объявление через громкоговоритель переполошило горстку угрюмых, подавленных людей в зале ожидания. Они высыпали наружу и сгрудились, притопывая и пытаясь согреть дыханием пальцы, в то время как над гаванью разнесся гудок буксира, отозвавшись гулкой вибрацией потолочных балок.

Провожающих на борт не допускали, поскольку «Эдвардик», номинально пассажирское судно, вез в некий британский порт боеприпасы – взрывчатку на полмиллиона фунтов стерлингов – и четыре бомбардировщика «локхид» на верхней палубе. А еще ему предстояло принять на борт девять пассажиров.

Человек, который стоял в передней части палубы А, положив руки на ограждение, почувствовал немалое облегчение, когда «Эдвардик» наконец отвалил от причальной стенки.

Он и сам не понимал, с чего так торопится. Для этого не было решительно никаких причин. Он уезжал из Америки ради сомнительной работы и туманного будущего на родине. Легкая хромота делала его непригодным для армейской службы. И тем не менее он ступил на борт плавучего порохового погреба, чтобы следующие восемь дней (а может, девять, десять или одиннадцать, в зависимости от прихотей январской погоды и воли адмиралтейства) испытывать судьбу. Одна удачно пущенная торпеда грозила разнести лайнер на куски вместе с командой и пассажирами.

И все же нервы его заметно успокоились, когда «Эдвардик» медленно, по широкой дуге, подался назад и между судном и причалом, как он теперь видел, начала расширяться полоса испещренной белыми прожилками воды.

Мужчина поплотнее запахнул пальто и навалился на перила всем своим весом. Это был мрачноватый брюнет лет тридцати с небольшим, плотного телосложения и приятной, хотя и малопримечательной наружности, ничем особенно не выделявшийся, кроме легкой хромоты, вынуждавшей его ходить с тростью. На нем было толстое ворсистое пальто и тяжелая кепка. Звали его Макс Мэтьюз. Когда-то он был газетчиком, и притом хорошим. Правда, кое-кто (и таких нашлось немало) посчитал его дураком за решение пуститься в путь на «Эдвардике». Они бы скорее предпочли итальянский или американский лайнер. Хотя плавание кружным путем вдоль берегов Южной Европы и заняло бы больше времени, зато оно было бы совершенно безопасным.

Никогда прежде Мэтьюз не испытывал такого волнения, как в момент отплытия. «Слава богу, – думал он, – наконец-то мы выходим в море!»

Ветер, прилетевший из гавани, с силой ударил ему в лицо, заставив зажмуриться. Мэтьюз весь похолодел и с трудом удержался на ногах. «Эдвардик», подталкиваемый гудящими буксирами, слегка вздрогнул под напором набежавшей волны, но продолжил плавно скользить, приводимый в движение двигателями, и заметно расширять водное пространство между бортом и причалом.

Они уходили в темноту, в царящее впереди великое одиночество. Гудок корабля перекликался с бездною неба, которое вдали от суши казалось еще более пустым, и гудки буксира печально вторили ему.

– Холодно, – раздался чей-то голос неподалеку.

Макс оглянулся.

В нескольких шагах от него у поручней стоял, глядя вниз, на носовые люки и полубак, где в мирное время обычно размещались пассажиры третьего класса, высокий мужчина в светлом пальто. Голову он склонил вперед, и поля мягкой шляпы закрывали глаза.

– Холодно, – повторил незнакомец ни к чему не обязывающим тоном.

Оба были знакомы с неписаным этикетом, принятым среди пассажиров трансатлантических рейсов. Эта реплика служила пробным шаром. Если бы Макс просто ответил: «Да, согласен» – и отвел взгляд, попутчик понял бы, что тот не в настроении продолжать разговор. А вот услышав: «Да, так и есть» – и вдобавок еще какое-нибудь замечание, принял бы это за согласие завязать разговор.

Не расположенный вроде бы вести беседы, Макс, к собственному удивлению, вдруг обнаружил, что не прочь поговорить.

– Да, так и есть. Думаю, дальше станет еще холоднее.

– Или жарче, чем нам хотелось бы, – добродушно и вместе с тем многозначительно согласился незнакомец и сунул руку в карман пальто. – Сигарету?

– Не откажусь.

Ветер свистел в ушах и не давал покоя, хотя и стояли они на подветренной стороне, под укрытием трапа. После нескольких вежливых попыток помочь друг другу прикурить в конце концов каждый справился с этим самостоятельно.

Яркая, пусть и недолгая вспышка спички позволила Мэтьюзу лучше разглядеть собеседника, высокого здоровяка с непринужденной улыбкой, обнажающей крепкие белые зубы. Попутчику можно было дать лет шестьдесят, на что намекали выбивающиеся из-под шляпы седые волосы, однако всем обликом он скорее напоминал молодого человека. Он слегка сутулился и, жестикулируя, широко размахивал руками. Проницательные карие глаза на волевом, напряженном лице сияли, как у юноши, оживляя лицо. Одна вещь озадачила Макса: незнакомец выглядел, разговаривал и был одет как американец. Однако, насколько знал Мэтьюз, американцам в те дни не так-то просто было выправить заграничный паспорт, а главное, им категорически запрещалось путешествовать на судах воюющих стран.

– Мне тут сказали, – продолжил седой, взмахом руки погасив догоравшую спичку, – что на лайнере нас всего девять человек.

– Пассажиров?

– Да, причем никого в туристическом или третьем классе. Только в первом – девять человек, включая двух женщин.

Макс был поражен.

– Двух женщин?

– Точно так, – подтвердил незнакомец, пристальным взглядом призывая Макса не сомневаться в его словах. – Им здесь не место, верно? И тем не менее. – Он развел руками. – Капитан говорит…

– Вы видели капитана?

– О, случайно. Чисто случайно, – ответил неизвестный с некоторой поспешностью. – Разговаривал с ним сегодня утром. А что? Вы его знаете?

– На самом деле, – нерешительно произнес Макс, – он мой брат. Если вы его видели, значит общаетесь с ним больше, чем я. Не думаю, что мы часто будем видеться в этом плавании.

– Ваш брат? Неужели? Полагаю, потому-то вы и путешествуете на этой лохани?

– Одна из причин.

– Меня зовут Лэтроп, – представился попутчик, внезапно протягивая Максу большую руку. – Джон Лэтроп.

– А я Мэтьюз, – в свою очередь отрекомендовался, пожимая его руку, Макс, несколько смущенный стремительностью, с какой развивалось их знакомство. И все же Лэтроп пришелся ему по нраву своей сердечностью и обходительностью.

Ветер снова наддал, так что от сигарет во все стороны полетели искры. Оба моргнули.

«Эдвардик» теперь продвигался по гавани. Глубинная вибрация, вызванная вращением винтов, сотрясала палубы. Слева проплыла невзрачная кучка крыш и вскоре растворилась на зубчатом горизонте Нижнего Манхэттена, светлые силуэты которого вырисовывались на фоне неба, такого сумрачного, что разглядеть хоть что-нибудь удавалось, лишь когда сквозь облака пробивался луч света. И тогда даже башни-колоссы казались карликами в сравнении с необъятной водной гладью.