Она выпивала по бокалу джин-физа каждые пятнадцать минут и выглядела непрошибаемо равнодушной ко всему и всем, за исключением тех минут, когда ее прекрасный английский вдруг куда-то исчезал и доверительная беседа приобретала вульгарные черты, достойные торговки рыбой. Но у нее были прекрасные выразительные глаза и фигура, излучающая такую сексуальную привлекательность, что чем ближе вы подходили к ней, тем больше это кружило вам голову.

Их разговор в баре прошлой ночью был своего рода стычкой аванпостов, в которой каждый оценивал силу другого, маневрируя. Он мог судить об этом по ее яростным, резким взглядам. Каждый оставался в нерешительности и как бы говорил: «Я никак не могу тебя раскусить». Расстались они почти на враждебной ноте.

Но это было прошлой ночью. Мрачной первой ночью, проведенной в море. Утром, во время учебной тревоги, Эстель усмехнулась ему так понимающе, словно они нежились под одним одеялом. Она отбросила враждебность – как и он сам.

Лайнер, судя по всему, просыпался. Когда Макс привел новую знакомую в бар, чтобы выпить по коктейлю перед ланчем, они застали там Лэтропа, который уже сидел перед кирпичным камином, широко расставив ноги. С ним был дородный светловолосый мужчина – очевидно, доктор Реджинальд Арчер. Лэтроп позвал их к себе за столик и настоял на том, чтобы заказать мартини на всех.

– Что нам нужно, – заявил он, – так это побольше шлюпочных учений. Да, действительно. Прошлое удалось на славу. Интересно, им наконец удалось вытащить из постели тех двух лежебок?

– Полагаю, что да, – улыбнулся доктор Арчер. – Я даже остался, чтобы посмотреть. Ваше здоровье!

Доктор Арчер был, пожалуй, старше, чем выглядел, и являлся, по всей видимости, очень светским джентльменом. С его лица не сходила снисходительная полуулыбка, как у человека, смирившегося с жизнью. Он не заговорил, пока в беседу не вступили все остальные, да и тогда сделал это с видом человека, осторожно и ненавязчиво высказывающего собственное суждение. Они сидели у красного кожаного дивана перед камином при зажженных лампах, светящих у них за головой, потому что даже в общих помещениях было открыто всего несколько иллюминаторов. Когда доктор Арчер с комфортом откинулся на спинку, желтоватый свет упал на аккуратно уложенные волосы, едва заметный двойной подбородок и бесчисленные крошечные морщинки вокруг глаз.

– Я надеюсь, – продолжил он, поднимая бокал, – это мне поможет. У меня была довольно тяжелая ночь.

– Морская болезнь? – сочувственно осведомился Лэтроп.

Доктор Арчер улыбнулся. Его глаза казались немного запавшими, а лицо желтоватым, хотя, возможно, таков был эффект, производимый светом лампы.

– Частично, – сказал он.

– Частично?

Доктор Арчер снова улыбнулся:

– Да. Мне бы очень хотелось знать, кто практикуется в метании ножей в коридорах в два часа ночи.

Как умелый рассказчик, он рассчитывал произвести сенсацию, и преуспел.

– В метании ножей?! – Лэтроп почти выкрикнул это, так что бармен, вздрогнув, выронил и разбил стакан, который протирал.

– Думаю, да.

– Но что в точности произошло?

– Это было в своем роде приключение, – произнес доктор; добродушное лицо его, однако, противоречило серьезности сказанного.

– Ну и?.. Продолжайте! Что это было?

Доктор Арчер помучил их еще немного, а затем продолжил:

– Все случилось, как я уже сказал, около двух часов ночи. Я лежал на койке в своей каюте. Меня тошнило, леди и джентльмены, изрядно тошнило. Корабль сильно качало, и он скрипел, как плетеное кресло-качалка. В остальном было до неприятного тихо.

– В самом деле?

– О, кстати! Я забыл упомянуть, что рядом со мной никто не живет. Моя каюта находится на палубе С, в средней части корабля. Снаружи от нее тянется узкий проход-ответвление длиной двенадцать или четырнадцать футов, заканчивающийся глухой стеной с иллюминатором. – Он проиллюстрировал сказанное жестом своих ухоженных рук. – Если миновать этот проход, дальше будет пустая каюта.