Том Миллер при падении сломал себе шею.

Макс прошел в длинную галерею, являвшуюся продолжением салона. Она была сплошь покрыта ворсистыми коврами и уставлена глубокими плюшевыми креслами, книжными шкафами и бронзовыми фигурками, держащими светильники. Здесь ему тоже никто не встретился.

Поэтому он направился в курительную, куда из длинной галереи вел проход. И снова никого – за исключением Эстель Зия-Бей.

Из всех помещений лайнера, открытых для пассажиров, в курительной царила самая тихая атмосфера. Свет ламп в коконах из матового стекла был намеренно приглушен. Обстановка выдержана в темно-красной гамме. Лампы мерцали над красными кожаными креслами с хромированной фурнитурой. На маленьких столиках с обтянутыми зеленым сукном столешницами красовались полированные пепельницы. На полу лежало красное резиновое покрытие, а полку камина из красного кирпича, над которым громко тикали часы, украшал черный фарфоровый котище на красной подушке – неизменный источник восхищения или, напротив, эстетических мук для нетрезвых гостей.

В дальнем углу, у дверей, ведущих на кормовую палубу, находился небольшой бар. За стойкой дремал бармен в белой куртке. Миссис Зия-Бей сидела перед ним на табурете, потягивая джин-физ[4] через соломинку.

Приблизившись, Макс увидел отражение ее лица в зеркале. Она выглядела полусонной и чуть горбилась под своей накинутой на плечи собольей шубой. На лаконичное приветствие Макса миссис Зия-Бей ответила коротким «здравствуйте» и продолжила посасывать коктейль. Бледно-голубые глаза под блестящими верхними веками слегка приоткрылись. После некоторой паузы она протянула руку и похлопала по табурету рядом с собой:

– Садитесь!

Он сел.

В первую ночь плавания, в пятницу, девятнадцатого января, спал Макс плохо.

Несмотря на лютый холод снаружи, в душной кабине было слишком жарко, и от этого болела голова. Надоедливо жужжал вентилятор, шуму которого вторило шипение поднимающейся и опускающейся воды. Легкая качка успокаивала Макса, но сны ему снились неприятные. Ближе к утру – или это только показалось? – он был разбужен доносящимися откуда-то тяжелым топотом и какой-то возней. Он знал, о чем это говорит. Спасательные шлюпки, подвешенные на шлюпбалках, готовили к использованию. Им надлежало оставаться в состоянии готовности до конца плавания, чтобы их можно было спустить в любой момент. Затем Мэтьюз задремал и не просыпался до тех пор, пока оглушительный звон тревожного колокола не вырвал его из паутины сна.

– Шлюпочные учения, сэр, – раздался голос стюарда у его кровати. – Вам лучше поспешить. Уже одиннадцать часов.

Не потрудившись побриться, Макс ополоснул лицо водой и кое-как оделся. Изрядно нагруженный – спасательный жилет, противогаз и одеяло, – он поспешил в столовую, пока колокол все еще звенел; этот звук будил воспоминания о пожарной тревоге.

Если прошлым вечером пассажиры были мрачны, то сегодня среди них царило какое-то лихорадочное веселье. Мистер Джон Лэтроп отпускал шуточки в адрес мистера Джорджа Э. Хупера, лица которого Макс все еще не мог запомнить. Капитан Бенуа, добросовестно надев противогаз, а поверх него – фуражку с красно-золотым верхом, вел себя как ни в чем не бывало. Появилась миссис Эстель Зия-Бей, одарившая Макса понимающей улыбкой. Этим утром к ним присоединился новый пассажир, которого третий помощник величал доктором, – дородный, вежливый джентльмен с прилизанными светлыми волосами, аккуратно зачесанными назад.

– Леди и джентльмены! – проорал третий помощник.

Сигнал тревоги внезапно прекратился, и его голос обрел силу.