– О, не беспокойтесь, доктор Шеппард. Уже почти половина восьмого. – Она немного помолчала, а потом сказала: – Не знала, что вы… что вас ожидают к ужину сегодня. Мистер Экройд не упоминал об этом.

У меня возникло смутное впечатление что мой сегодняшний визит ей по какой-то причине неприятен, но почему – я даже представить себе не мог.

– Как ваше колено? – спросил я.

– По правде сказать, без изменений доктор. Я должна идти. Миссис Экройд спустится с минуты на минуту. Я… я зашла только взглянуть, все ли в порядке с цветами.

Она стремительно вышла из комнаты. Удивляясь, с чего ей вздумалось оправдываться передо мной, я подошел к окну и увидел то, что, разумеется, давно знал – все окна были французские, до самого пола и выходили на веранду. Так что стук, который я услышал, никак не мог относиться к обычному окну, которое закрывается сверху вниз.

Лениво, больше для того, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, чем по любой другой причине, я развлекался, пытаясь угадать, что же могло вызвать этот шум. Треск углей в камине? Нет, звук был совсем другим. Задвигали ящик бюро? Нет, тоже не то.

И тут мое внимание привлек длинный столик со стеклянной крышкой, если не ошибаюсь, такие называют витринами для коллекций. Сквозь стекло видно содержимое – предметы искусства и всякие редкости, а крышку при желании можно поднять. Я подошел к витрине и принялся изучать экспонаты. Были здесь парочка серебряных кубков, детский башмачок, принадлежавший Карлу Первому, несколько китайских статуэток из нефрита и довольно много вещиц из Африки – оружие и всякие диковинки. Желая поближе рассмотреть одну из нефритовых фигурок, я приподнял крышку. Внезапно она выскользнула из моих пальцев и захлопнулась.

Я сразу узнал негромкий, но отчетливый звук, который слышал из-за двери. Тот, кто закрывал крышку, явно старался не шуметь. Для того, чтобы утвердиться в своей догадке, я пару раз повторил эту операцию. Затем вновь открыл витрину, чтобы внимательнее ознакомиться с коллекцией Фернли-Парка.

Пока я стоял, склонившись над экспонатами, в гостиной появилась Флора Экройд.

Найдется немало людей, которые недолюбливают Флору Экройд, но даже недоброжелатели ею восхищаются. А со своими друзьями она обычно обаятельна и мила. Ее редкостная красота поражает с первого взгляда. Настоящий скандинавский тип – золотистые волосы, глаза, голубые, как воды норвежского фьорда, и белоснежная кожа, подсвеченная легким румянцем. У нее стройная мальчишеская фигура – прямые плечи и узкие бедра. Для усталого взора медика Флора – истинная отрада, приятно видеть такое воплощение здоровья.

Безыскусная и прямодушная английская девушка – зовите меня ретроградом, но на мой взгляд, трудно найти что-то лучше.

Флора присоединилась ко мне у открытой витрины и выразила еретические сомнения в подлинности башмачка короля Карла.

– И вообще, – добавила она, – ажиотаж вокруг вещей, которые когда-то принадлежали знаменитостям, кажется мне такой бессмыслицей! Сейчас-то их никто не носит и не использует! Вот, скажем, перо, которым Джордж Элиот якобы писа́ла «Мельницу на Флоссе» – ведь это самое обычное перо! Если кому по вкусу Джордж Элиот – пусть купит «Мельницу на Флоссе» в дешевом издании и читает на здоровье.

– Полагаю, вы, мисс Флора, подобную старомодную чепуху и в руки не возьмете?

– Ошибаетесь, доктор Шеппард. Я люблю «Мельницу на Флоссе».

Мне было очень приятно это услышать. Просто оторопь берет, когда видишь, что́ читают нынешние молодые женщины – да еще и заявляют вслух, что наслаждаются подобным чтивом!

– Так и не дождалась поздравлений, доктор Шеппард, – сказала Флора. – Вы ведь уже знаете? – Она протянула левую руку. На безымянном пальце сияло колечко с изысканно оправленной жемчужиной. – В общем, я выхожу за Ральфа. Дядя в восторге, что я не покину семью.