Она сидела, вцепившись в тонкий батистовый платочек, пока костяшки пальцев не побелели ещё сильнее. Ткань уже давно насквозь промокла от пота, став липкой и неприятной, но Виктория этого не замечала. Всё её внимание было сосредоточено на бешеном ритме собственного сердца, которое билось так сильно, словно пыталось проломить рёбра и вырваться на свободу. Каждый удар болезненным эхом отдавался в висках, заглушая голоса в зале и усиливая ощущение нереальности происходящего.

Звуки доносились словно издалека, приглушённые ватой: шёпот, скрип скамеек, кашель – всё это сливалось в неразборчивый гул, который только усиливал её растерянность. В голове кружились обрывки фраз, лиц, событий – словно страницы перепутанной книги, которую невозможно собрать воедино. Она пыталась сосредоточиться, ухватиться хоть за какую-то нить, но мысли ускользали, как вода сквозь пальцы.

Всё вокруг казалось чужим и отстранённым, словно она смотрела на происходящее сквозь толстое стекло. За этим стеклом люди жили своей жизнью, говорили, жестикулировали, но до Виктории не доносилось ни смысла, ни тепла. Она чувствовала себя одинокой и уязвимой, словно её внезапно оставили одну в огромном незнакомом городе. Ей казалось, что любая попытка заговорить, пошевелиться или даже просто вздохнуть привлечёт к ней нежелательное внимание. Ей оставалось только сидеть неподвижно и ждать, когда этот кошмар закончится, хотя в глубине души она знала, что это только начало.

Судья, сухощавый мужчина с седыми висками, занял своё место за массивным дубовым столом. Его глаза, казалось, вообще не выражали никаких эмоций, взгляд был холодным, как лёд. Он бегло просмотрел бумаги, затем поднял глаза и произнёс слова, которые стали для Виктории приговором: «Судебное заседание по делу Андреаса и Виктории Грубер открыто».

В этот момент в зале воцарилась звенящая тишина, словно все затаили дыхание, ожидая начала кровавого представления. И вот, словно по команде, вперёд вышел Курт. Он двигался медленно, вальяжно, с видом человека, уверенного в своей правоте и неотвратимости победы. Его лицо, обычно приветливое и открытое, теперь исказилось в злобной гримасе. В его глазах, которые ещё недавно смотрели на Викторию с симпатией, теперь пылала лишь ненависть.

Курт начал свою речь спокойно, ровным голосом, словно рассказывал давно известную историю. Он говорил о поруганной чести, о грехах, требующих искупления, о необходимости восстановить справедливость. Его слова, словно ядовитые капли, медленно проникали в сознание присутствующих, отравляя их души и разжигая пламя неприязни. С каждой фразой его голос становился громче и увереннее, а в глазах появлялся фанатичный блеск. Казалось, он обращался не к судье, а к толпе, жаждущей крови и справедливости. И с каждым его словом Виктория чувствовала, как невидимое кольцо сжимается вокруг неё, лишая воздуха и свободы.