Виктория, красивая и уверенная в себе женщина, первая певица церковного хора, теперь казалась сломленной. До войны она была единоличной хозяйкой двора, принимала решения, пользовалась уважением… или, скорее, её побаивались. Ходили слухи, что она не чуралась мужского внимания, хотя, возможно, это были лишь завистливые сплетни, порождённые её независимостью. Но, как выяснилось позже, во время расследования нашлись трое мужчин, готовых поклясться, что стремились к более близким отношениям с Викторией.

Андреас, высокий и крепкий даже после шестидесяти лет, всегда держал ферму в ежовых рукавицах. Рассудительный, но вспыльчивый – в деревне помнили как минимум два случая, когда он пускал в ход вилы и ружьё. Странно, что следы взлома накануне трагедии его не напугали. Возможно, он был слишком уверен в своих силах, слишком привык защищать свою территорию. Но защищал ли он только территорию?

Версия о насилии со стороны Андреаса в отношении своей дочери Виктории, несмотря на отсутствие прямых доказательств, выглядит пугающе правдоподобной, особенно в контексте той эпохи и социального уклада. Рассуждая логически, можно восстановить цепочку событий, которая подталкивает к этому мрачному выводу.

Андреас, женившись на Цецилии, отнюдь не красавице, старше его на пять лет и к тому же вдове, унаследовавшей хутор, скорее всего, руководствовался холодным расчётом. Брак по любви? Едва ли. Скорее, это была сделка, выгодная обеим сторонам. Андреас получал хозяйство и стабильность, Цецилия – защиту и продолжение рода. Супруги обзавелись детьми, но злой рок преследовал семью Груберов: до зрелого возраста дожила только Виктория, остальные умерли в младенчестве, как это, к сожалению, нередко случалось в те времена.

И вот Виктория, словно бутон, расцветает, превращаясь в привлекательную девушку. И Андреас, мужчина в самом расцвете сил, внезапно осознаёт, что в его власти не только постылая жена, но и дочь, находящаяся в полной от него зависимости. Безнаказанность и власть пьянят разум. Что может остановить хозяина хутора, главу семейства, мужчину, привыкшего к беспрекословному подчинению, от удовлетворения своих тёмных желаний?

Как говорил английский историк Джон Дальберг-Актон, «власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно». И Андреас, наделённый неограниченной властью над своей семьёй, мог поддаться искушению и превратить жизнь Виктории в кошмар.

Знала ли Цецилия об инцесте? Скорее всего, да. В тесных деревенских общинах сложно утаить правду, особенно если она витает в воздухе, как тяжёлый запах гнили. Возможно, она замечала взгляды Андреаса, его прикосновения, слышала обрывки разговоров, чувствовала гнетущую атмосферу в доме. Но, будучи зависимой, запуганной или просто уставшей от борьбы женщиной, Цецилия предпочла закрыть глаза на происходящее. Жена знала об инцесте, но знать – не значит действовать. То ли из-за откровенного страха перед мужем, то ли довольствуясь материальным благополучием, которое он обеспечивал, она предпочла оставаться в тени, не пытаясь ничего изменить.Её молчание стало соучастием в преступлении, трагедией, разыгравшейся в стенах фермы Хинтеркайфек.

В полумраке старой церкви, где запах ладана смешивался с запахом сырой земли, Виктория, дрожа всем телом, опустилась на колени перед исповедальней. В голове стучало, сердце бешено колотилось, словно птица, бьющаяся в клетке. Она долго собиралась с духом, откладывала этот момент, но бремя тайны стало невыносимым, грозя раздавить её.

За тонкой перегородкой в тишине её ждал священник, отец Хубер. Добрый, отзывчивый, он казался ей единственным человеком, способным понять её боль. Глубоко вздохнув, Виктория начала исповедь, стараясь говорить тихо, почти шёпотом, словно боясь, что стены подслушают её слова.