Говорили, что их брак дал трещину практически сразу, как лёд под весенним солнцем. Ссоры между Викторией и Клаусом сотрясали тишину Хинтеркайфека, иные слышали крики даже за околицей. «Виктория голосила, как по покойнику», – шептала старая вдова Зайлер, живущая по соседству, – «а Клаус рычал, как зверь в клетке».

Немногочисленные свидетели этих ссор замечали в глазах Виктории не только слёзы обиды и разочарования, но и какой-то затаённый страх, словно она боялась не только мужа, но и чего-то большего. А в глазах Клауса плескалось не просто раздражение, а откровенное отвращение, словно Виктория была для него не женой, а обузой. «Видно, он женился на ней не по любви, – качала головой фрау Миллер, – а только из-за земли. А теперь вот вымещает злобу».

Другие добавляли, что видели, как Клаус после ссор уходил в лес и долго бродил там, словно искал утешения в одиночестве. Но что он искал на самом деле, оставалось только гадать.

Была и третья версия, самая грязная и непристойная, о которой говорили вполголоса, за плотно закрытыми ставнями. Она касалась Андреаса и его отношений с дочерью Викторией. Шептались, что между отцом и дочерью существовала связь, от которой стыла кровь в жилах, выходящая далеко за рамки обычных родственных чувств. «Уж больно он к ней ластится, старый кобель, – говорила одна сердобольная соседка, плюя через плечо. – Смотрит ей в глаза, как на молодую девку».

Ходили слухи, что Клаус, почувствовав себя лишним и ненужным в этом извращённом треугольнике, предпочёл сбежать, лишь бы не быть свидетелем нездоровой привязанности. Говорили, что он часто пропадал из дома якобы на заработках, а на самом деле просто не мог выносить атмосферу, царившую на ферме.

Но многие не верили в версию о бегстве Клауса. Он слишком подозрительно исчез, оставив Викторию с престарелыми родителям и хозяйством. Ходили слухи, что Андреас сам избавился от неугодного зятя, чтобы никто не мешал его грязным делишкам.

Лишь спустя десятилетия, в 1952 году, всплыла новая деталь запутанной истории Клауса Бриэля, рассказанная Якобом Кнехтом, одним из наёмных рабочих, трудившихся на ферме Груберов. Хубер утверждал, что, по его мнению, Клаус так и не смог смириться с нездоровой близостью между Викторией и её отцом Андреасом. «Он был не из тех, кто может такое вынести», – якобы говорил Хубер, намекая на невыносимую обстановку в доме. Осталось неизвестным, планировал ли Клаус развод с Викторией, стремясь разорвать этот порочный круг, или же он просто сбежал, не имея сил противостоять семейным демонам Груберов.

Так или иначе, решение Клауса покинуть Хинтеркайфек сразу после свадьбы бросило тень на всю семью Груберов и стало предвестником грядущих несчастий. Это было похоже на трещину в фундаменте дома, предвещающую скорое обрушение. Отъезд Клауса в Лак породил множество вопросов, на которые так и не было дано внятных ответов, лишь породив новые слухи и домыслы, которые, словно ядовитые корни, прорастали в сердцах жителей Хинтеркайфека.

Однако факт оставался фактом: всего через четыре месяца после бегства в Лак, 14 августа 1914 года, Клаус Габриэль был зачислен добровольцем в военную книгу. В графе «Причина вступления» корявым почерком было выведено: «Патриотический долг».

Но кто знает, какой долг на самом деле гнал его в пекло Первой мировой войны? Может, долг перед страной, а может, долг перед самим собой, чтобы доказать, что он не трус, не беглец, а настоящий мужчина.

Примечательно, что, заполняя документы, он указал в качестве домашнего адреса адрес в Лаке, окончательно вычеркнув Хинтеркайфек из своей жизни, словно эта ферма была проклятым местом, запятнанным кровью и ложью, откуда нужно бежать без оглядки. И он бежал. Бежал навстречу войне, навстречу газовым атакам, окопам, грязи и смерти. Он бежал туда, где человеческая жизнь ничего не стоила, где вчерашние крестьяне и ремесленники превращались в пушечное мясо, где целые поколения гибли ради амбиций королей и генералов. Он бежал в ад, надеясь, возможно, найти там избавление от того ада, который преследовал его на земле.