Единственное, что портило настроение коменданту, – это опечатанная полицией 33-я комната. У него даже мелькала дерзкая мыслишка, не сорвать ли эту бумажку с тесемками. «Вон Вагиз с Бахытом давно просятся, хоть сейчас заселяй. Заодно они бы мне тут кабинет подновили».

Задумавшись над папками, комендант задремал. Во сне ему привиделось, будто он, озираясь, аккуратно отклеивает печать на двери комнаты № 33 и впускает в нее двух улыбчивых узбеков. «Тихо, тихо, только не высовывайтесь», – говорит он им. После чего закрывает дверь и снова ее опечатывает…

Падлыч блаженно откинулся на спинку стула. Губы плотоядно выпятились.

Началась следующая фаза сна. В ней он бродил ночью по коридору, следя, чтобы Вагиз с Бахытом не выбрались из комнаты. Его ухо время от времени улавливало за дверью подозрительную возню. Наконец до него дошло, что проклятые узбеки пытаются вылезти в окно.

Лихорадочная смена кадра: улица, отвесная стена. Азиаты лезут по веревке вниз. «Куда, сволочи? Назад!» – кричит он им, задрав голову.

Один из узбеков срывается вниз. Комендант поднимает голову, ожидая увидеть второго. Но это не он. Это Алина Муромцева. Она выглядывает из окна собственной комнаты. Живая.

Его сон прервался стуком в дверь. Комендант очнулся и быстро убрал обе папки в сейф.

Стук повторился.

– Кто?

– Я, Николай Павлович.

Петя протиснул живот в кабинет.

Комендант потер глаза, вычесывая остатки сна. Плюнув на ладонь, пригладил плешь драгоценными ниточками волос.

– Что случилось?

– Николай Павлович, у нас ЧП: кто-то залез на чердак. Там следы бродяг – драный матрас, вонючая одежда, несколько сумок с объедками.

Лицо Падлыча исказилось.

– Как они попали в общежитие?

– Не знаю.

– Пойди их и прогони!

– Э, нет. Я на такое не подписывался – вонючее шмотье в руки брать.

– Обнаглел ты, Зайцев, – прищурился Падлыч. – Как постороннего приводить, так ты с удовольствием. А как бомжару выгнать, тебе сразу противно.

Петя побледнел.

– Вы о чем, Николай Павлович?

– Я все помню, – погрозил пальцем комендант. – Шагай за мной!

Падлыч ненавидел бомжей по-особенному, лютой классовой ненавистью. Эти твари, как он их называл, так и норовили просочиться в общагу, особенно когда начинались холода. Лезли в открытые окна, прорывались сквозь турникет. А прорвавшись, пытались угнездиться в общежитии надолго.

Вдруг в каком-нибудь умывальнике или туалете обнаруживалась бурая одежда, густо пропахшая дымом, посреди которой мирно сопел косматый клошар. Его приходилось гнать пинками, а потом еще объявлять дезинфекцию.

Через пару минут комендант, сжимая в руке ножку от стула, вылез на чердак. Обойдя огромную кучу мебельной рухляди, он оглянулся на Петю.

– И где эти твои бомжи?

– Может, на крышу перебрались, – развел руками Зайцев. – Вроде оттуда пованивает.

Комендант нервно вскарабкался по приставной лесенке на крышу. Вглядываясь в темноту, прогулялся по кровле.

Никакого намека на бомжей. «Что этот болван Зайцев наплел?»

Услышав шорох, Падлыч обернулся. У спуска на чердак маячил силуэт в ветровке. Этот человек сделал пару шагов, откинул капюшон.

«Муромцев, – узнал комендант. – Господи, я на крыше с убийцей».

– Что ты здесь… д-делаешь? – пролепетал он, тиская потную ножку стула.

Илья медленно приблизился к нему. По жилам Падлыча струнным перебором, каменистым перескоком прокатилась паника.

– Что тебе надо? – прошелестел он.

– Поговорить.

– О чем?

– Вы были на крыше две недели назад?

– Н-н-нет.

– В ночь на 7 октября.

– Не помню!

– А если хорошенько напрячься?

– Чего ты хочешь?

– Признания.

– Какого еще признания?

– У нас мало времени. Ночь на 7 октября. Где вы привязали веревку? Здесь?