Убить наследников Юрий Лузанов

Он проснулся от странного ощущения. В голове было тягуче и неуютно, как будто накануне пил.

Но он не пил.

Илья тяжело привстал и посмотрел поверх жены. На телескопической тумбе колыхался старый роман Акунина. Взъерошенные сквозняком, шевелились бумажные страницы. Рядом с книгой лежала выпавшая закладка, пластиковый календарик-фонарик 2035 года.

Алина испытывала слабость к бумажным книгам, говорила, что электронные и тем более голографические ее раздражают. Поэтому, несмотря на бешеную дороговизну арбатского бук-рума, она часто туда захаживала за «макулатуркой», как насмешливо называл архаичное чтиво в переплете ее муж.

Алина лежала, отбросив руку, словно на бегу. Илья мягко погладил ее прохладное плечо. Бедная, замерзла. Надо бы прикрыть. Но для этого пришлось бы выдирать из-под жены одеяло, а будить ее не хотелось. Он стал осторожно растирать ее кисть, хрящеватые впадинки, округлую подушку ладони.

Илья задумался об их жизни в общежитии Московского университета гуманитарного развития (МУГР) имени Первых выборов с участием роботов. Уже больше года им с Алиной приходилось мириться с противной неустроенностью.

У МУГР имелось все, кроме семейного общежития. Илья еле выпросил, чтобы их, мужа и жену, оставили в обычной студенческой общаге – съем квартиры они бы не потянули. Пришлось совать взятку сначала начальнику отдела регистрации студентов, потом коменданту по прозвищу Падлыч. И все это ради позорного логова с клопами и тараканьём, с обглоданными обоями и исцарапанной мебелью.

Единственным достоинством общаги был вид из окна – на Чистые пруды. Все остальное удручало.

Положим, клопов и тараканов они с Алиной вывели, шкаф поменяли, обои переклеили. Но куда было деться от прогорклого духа коммунальщины, от битой плитки на лестнице и в душе?

Эту общагу на улице Жуковского должны были снести давным-давно, но передумали. Сочли культурно-исторической ценностью из-за одного исторического деятеля, который здесь обитал сто лет назад.

В первые годы советской власти эту кубическую четырехэтажку строили как коллективистский дом. Предполагалось, что здесь будут жить поборники свободной морали, общие жены и мужья. Именно поэтому во всех комнатах были сделаны двери, ведущие к соседям.

Но это бесшабашное начинание привело к скандалам, стрельбе и вскоре затухло. А здание осталось – длинные коридоры и вереницы комнат с сообщающимися входами. В общагу загнали крикливых и потных студентов машиностроительного техникума.

Гибель советской империи и последовавший упадок отечественного машиностроения, казалось, поставили крест на сооружении. Вот-вот его должны были раздолбать ради офисно-делового центра.

Но за общежитие внезапно вступились защитники исторических зданий. Выяснилось, что на четвертом этаже в угловой комнате обитал сам Платон Збруев, один из первых передовиков страны, именем которого была названа машиностроительная фабрика в Подмосковье. Общество охраны памятников тут же открыло в общаге музей Збруева.

Громоздкий бюст ударника пятилетки торжественно установили на высокой тумбе. Кто-то притащил верстак, который служил «неистовому Платону», как его называли соратники, не только рабочим местом, но и постелью. На этом верстаке были бережно расставлены фотографии, среди которых особенно выделялся снимок на 17-м съезде партии, где на переднем плане широкозубо ярился рукоплещущий Збруев.

Несмотря на интриги девелоперов, прикрыть музей не удалось. Внучатая племянница передовика оказалась дальней родственницей министра правительства. Поэтому строительная мафия, глухо поскрежетав, оставила общагу в покое. К тому времени на ее стене уже красовалась гранитная доска с вихрастым профилем и высеченной надписью: «Здесь с 1923 по 1927 год жил и учился знатный машиностроитель П. И. Збруев».

Какое-то время общежитие пустовало. Но в конце 2020-х в Москве открылся Московский университет гуманитарного развития имени Первых выборов с участием роботов. Здание передали на его баланс. Правда, с условием – ничего не переделывать. Защитники старины продолжали бдеть.

Общага была обречена ветшать и хиреть.

Как студент истфака Илья усматривал в этом занятный символизм: изучать 20-й век и, по сути, в нем же и жить. Элемент полного погружения в предмет. Это немного успокаивало и даже примиряло.

Но как глава семьи, пусть и крохотной, он испытывал стыдливое чувство неполноценности.

«Да что ж такое», – беспокойно подумал Илья, отняв руку от Алининого запястья. Сколько его ни тер, оно оставалось холодным и каким-то неотзывчивым.

Он в тревоге навис над женой, затормошил. Алина со вздохом, как ему показалось, откинулась навзничь. На подушку осыпались завихренные волосы.

– Извини, я…

Он икнул, словно подавившись костью.

Во взгляде Алины не было ничего. По ее щеке ползла муха.

Несколько минут он сидел на кровати. Поверить в это было невозможно и противоестественно. Муха, шевеля крылышками, деловито переползла на подбородок жены. Ее широко раскрытые глаза даже не покосились на насекомое. Она ничего не чувствовала. Определенно ничего.

Илья нащупал на стуле 3D-реферат о немецкой революции. Замахнулся над Алиной. Что я делаю?

Слезы хлынули без спросу, со стиском горла…

Он сидел на полу, заплаканный, по-детски жалкий, ничего не понимающий.

Сколько времени прошло, он не знал. Просто видел, как исправно мигают точки на квазитронных часах. Задумчиво смотрела с репродукции девочка с персиками. Ухмылялась на плакате певица-трансвестит Сержося. За стеной буднично сморкалась соседка-гайморитница. За распахнутым окном урчали машины и стрекотали максидроны. Воскресенье 7 октября 2035 года флегматично позевывало и вяло чесалось.

Ему показалось, что протекли часы. На самом деле он просидел на полу чуть больше семнадцати минут. На часах моргало 10:07.

Илья попытался сосредоточиться. Как это могло произойти? От чего? Они вчера ели омлет. Алине было лень готовить что-то серьезное, она по-быстрому сделала омлет с помидорами.

Отравление?

Но он тоже ел этот чертов омлет. Чтобы не мыть тарелки, они лопали его прямо со сковородки, отковыривая пригорелые куски. Потом пили чай с сушками. ОБА.

На сердце Алина никогда не жаловалась. Да и какое сердце в 22 года? Правда, мерзла. Но это ерунда, вегетососудистая дистония – не смертельно, в наше время с этим можно жить до ста лет.

С трудом сдерживая дрожь, Илья снова нагнулся над Алиной. Вокруг ее лица танцевали уже две мухи. Он снова схватил трехмерный реферат и набросился на мразей. В исступлении заколотил по тумбе, по холодильнику, стенам, шкафу. Отбросил раскуроченный пластик.

«Что с тобой случилось, родная моя?»

Отраженный зеркалом шкафа, на Илью смотрел чужой, непохожий на него человек. Русые волосы бесформенной паклей. Глубокая мука в провалившихся глазах.

В полубезумной тоске ему захотелось прижаться к Алине, обезболить себя ее холодом. Он откатил одеяло.

На ее горле, в ложбинке между ключицами, чернело пятно. Большой синяк размером с большую черешню.

Очевидно, в этом месте чем-то надавили. Со страшным, нечеловеческим усилием.

В оцепенении он ходил вокруг общаги и прудов. С иррациональной надеждой смотрел на небо, на деревья. По листьям буйно, как инфекция, рассеялась желтизна. Болезнь зашла далеко. Некоторые кленовые, осиновые, тополиные желтяки уже отклеивались и отваливались.

Илья тяжелым усилием заставлял себя думать рационально. Как убийца смог попасть в комнату? Дверь была закрыта на два оборота. Никаких следов взлома не было. Двери в соседние комнаты давным-давно были забиты гвоздями еще предшественником Падлыча, лютым поборником морали. Получается, единственный вариант ― окно.

Они с Алиной на ночь его всегда открывали. Без притока свежего воздуха у жены болела голова. Воров они не боялись. Конечно, на третий этаж при желании влезть можно. Но что воровать у пары студентов? Старый стул? Облезлую тумбочку? Холодильник с вмятиной на дверце?

Он подумал о полиции, но тут же отмел эту мысль. Ясно, что его загребут, не разбираясь, потом ничего не докажешь. На хорошего адвоката нужны деньги. А его студенческой стипендии и репетиторских грошей едва хватало на пропитание.

Был бы жив отец…

Отца Илья не знал, он родился через полгода после его смерти. Офицер-подводник Иван Муромцев сгинул в океанских глубинах вместе с несчастной субмариной «Святогор». Засекреченное происшествие, которое долго скрывали даже от родных моряков. Бедная мама.

При мысли о матери сердце сжалось. Надо бы ей позвонить. Но что он ей скажет?

Нет, он должен сделать все, чтобы весь этот ужас как-нибудь прошел мимо нее. Хватит с нее переживаний из-за школьных лоботрясов, путающих падежи и Муму с Каштанкой.

Надо скрыться. Тихо и незаметно, пока еще никто ничего не узнал. Особенно Падлыч, комендант.

С Падлычем отношения у Ильи Муромцева не заладились с первых дней. Не успел он поступить на истфак, как этот плюгавый плешивец заявил, что первокурсники должны убрать мусор за общежитием. Вся общага выбрасывала туда неимоверное количество дряни ― банки, объедки, сломанные суперфоны, нанопластиковую посуду, негодную мебель, стертые чипы-шпаргалки, рваные трусы, куриные кости, осколки стекла, куски пластыря, облезлые диктоушники, дохлых мышей…