Сказала так девушка и заснула. А он немного посидел, еще выпил, а потом его взяла обида. И за то, что оскорбила его мужскую честь, и за то, что предпочитает ему какого-то кавказца… И так эта обида взяла за глотку, что он взял да и задушил подругу. А та даже и не проснулась.

Посидел, погоревал, как же она так безвременно-то ушла, потом помянул ее как полагается и решил идти сдаваться. Но отвлек звонок в дверь. А там опять какие-то подруги, и опять с водкой: паленка-то неподалеку у цыган продается, только дорогу перейти. Решил погодить с милицией покамест – когда еще доведется так хорошо посидеть? Взял два полиэтиленовых пакета, засунул в них труп и вынес на балкон. Подруги не возражали.

Потом все гости куда-то потерялись, а тут как раз и вы подоспели, гражданин начальник.

Пока писал объяснение, брал с гражданина «явку с повинной» – мол, сам пришел и сдался, – собралась опергруппа. Тут и следователь прокуратуры, который рад-радешенек, что убийца уже в камере и теперь дело за малым, и судмедэксперт. А еще очень грустный Санька Барыкин, которого отправили вместо того участкового, который обслуживает дом семьдесят два по Московскому проспекту. Ему, бедолаге, теперь и машину искать, и суточников брать на погрузку и перевозку трупа в морг.

Формальности заняли часа четыре: пока проводили осмотр тела, квартиры, изымали одежду, которая принадлежала жертве. Удачно, что нашлась сумочка с документами, так что и имя убитой установили сразу. А все прочее – это уже забота следствия.

У меня были еще дела, но я забежал в магазин и купил эскимо на палочке. Зайдя в кабинет к Кустову, вручил ему проставу.

– Ага, уже слышал, ты убийство раскрыл, поздравляю, – вздохнул следователь и зашелестел оберткой. Откусив кусочек эскимо, спросил: – Ну что скажешь? Как там жена моего приятеля смотрится во всем этом деле?

– Да ты что? – удивился я. – Какая жена? Этот несчастный убивец ни одного имени не может вспомнить, кто у него за это время перебывал. Не буду же я ему такой подарок делать – фамилию ее называть. Ведь тогда ее одну он и запомнит и прокурорскому следователю назовет. Тогда уж ей участия в процессе никак не избежать будет. Так что твой друг пускай молится, чтобы все обошлось. От меня тут уже ничего не зависит.

Олег слушал меня, а я думал: «Ну ты же следователь, сам все понимать должен».

– Кстати, – продолжил я, – Кульков утверждает, что никого в квартире не удерживал силой, еще чего не хватало. Девки к нему сами приходят и остаются, кто сколько хочет. Ему не жалко.

На столе зазвонил телефон, но Кустов поднял трубку и сразу же положил, потом снова снял и оставил лежать на столе: пускай не мешают.

– Ты знаешь, я почему-то Кулькову верю. Мне его даже жалко, дурака. А где эту девку носило, пока она домой не вернулась, кто знает?

Я посмотрел на телефонную трубку, из которой обычно в таких случаях должен слышаться длинный гудок. Там была тишина. А вдруг какой-нибудь «товарищ майор» подслушивает? Олег проследил за моим взглядом и положил трубку на рычаги.

Зачем надо было городить огород с тем, как отмазать друга? Стой на своем: звонок о трупе был анонимный. Мало ли кто знает телефон следователя и почему решил так поступить. А почему аноним не пожелал представиться, так это у него и надо спрашивать. Поймайте и спросите.

Кажется, Олег понял меня без слов.

«Мы любим людей за то добро, что для них сделали». Не помню, кому принадлежит эта парадоксальная, на первый взгляд, фраза. Кажется, дедушке Толстому. Он вообще за свою жизнь много парадоксального наговорил.