– Эх, хорошо.

И пошел веничек гулять по плечам, опускаясь ниже, по вытянутой руке, перебросился веник в другую руку и опять по плечам, по руке, по спине, по груди. Обжигает парок, горит кисть, поменял руки. Свежий веник впитывает в себя пот и вот недавно мокрое тело, покраснев, стало сухим. Пот щиплет глаза. Ладошкой студеной воды из шайки, умыть лицо. Еще полковшика в каменку и Михаил сполз с полка на лавку. А Алексей издевается, не хлестнул веником, помахал им над его спиной.

– Не надо.

– Надо, Федя. Надо. И за козла, и за прочее, на будущее.

Михаил сполз на пол и присел на порожек у двери. А Алексей наяривал себя веником, не легкими, гладящими движениями, как в начале, а от души. Хлестко прилипал веник к разгоряченному телу.

– Протопи ты мне баньку по белому, я от белого света отвык, угорю я, и мне угорелому пар горячий развяжет язык. – Блажил Алексей, отбивая такт по плечам, по груди.

– Ох, благодать.

Выскочили в предбанник.

– Хлебни. – Протянул Михаилу банку с квасом. Затем отхлебнул сам.

– О-о. Как боженька босыми ногами по душе.

– Одевай плавки.

– Зачем?

– Так, воду дали. Выходи строиться. Форма ноль – трусы в скатку.

За избой, поставив Михаила к кусту сирени, он открыл кран и под напором стал окатывать его секущими струями воды. Михаил только прикрывал руками лицо и другие нежные части тела.

– Теперь ты.

Второй раз легче. Тело остыло и само просилось в жар бани. Руки пообвыклись, веник ласкал и хлестал, сек и гладил.

– Добавь еще. – Просил уже Михаил.

– Эх. Протопи ты мне баньку хозяюшка. – Помогал он вдруг севшим, охрипшим голосом Алексею.

– Все, оставим немного пару девкам. Моемся, а то мангал прогорит.

Действительно в мангале в последних языках пламени бордово шаяли угли, по краям подергиваясь черной патиной. Уложив шампуры из свежего ивняка с мясом на мангал, Алексей принес из холодильника две запотевшие бутылки «Старого мельника».

– Бархатное. После баньки то, что надо.

– Рыбки бы. – Сделав добрый глоток, пожелал – попросил Михаил.

– Без проблем. На чердаке карась вяленный висит. Не лещ, но с пивом пойдет.

Поскрипывает старенькая приставная лестница. Дверца чердака норовит сама захлопнуться, не держится открытой. На проволоке под самой крышей висит, матово поблескивая чешуей, рыба. Дверца закрылась, в полумраке на ощупь Михаил открутил три штуки. Хватит. На стропиле, недалеко от металлической трубы печки, висел мяч. Ну вот, а мы думали днем во что поиграть. Прижав рыбу к груди, он хотел снять мяч. На удивление легкий он не хотел отрываться и, когда Михаил стукнул по нему, с треском упал на шлак, которым был засыпан потолок. Недовольно зашумел.

– Ай. Ой. О-о-о.

Жалили, гудели со всех сторон осы.

– Ой. О-о-о.

Михаил бросился к выходу. Полетели вниз караси, вслед за ними один тапочек, на следующей ступеньке другой.

–Беги. – Неизвестно кому, неизвестно зачем кричал Михаил, скатываясь по лестнице.

– Ой, ой. О-о-о. Танцующей походкой в пляске святого Вита крутился он по двору в окружении облака из ос. – Ой. Ой. Шлепал он себя руками . Глаза искали куда унести, спрятать многострадальное тело. В машину – открыты окна. Дверь в избу захлопнулась, пока он летел с чердака. В баню. Вслед за ним, на нем в предбанник успело заскочить с десяток полосатых тварей. – Ой, – и он проскочил в баню.

– Ой. – Испуганный девичий вскрик сменился возмущенным; – А-ах ты – и оборвался; – Ай, ай.

Забыв про девичий стыд, Лиза отмахивалась от жалящих ос. Михаил схватил влажный веник и стал сбивать их на пол. С себя, с девичьего тела. Последнюю осу сбил на лету. Огромные испуганные глаза смотрели на него, в него. Опомнившись, Лиза прикрываясь, обхватила себя руками. Краснее чем после парилки выскочил Михаил с веником в руках из предбанника.