– А ты расскажи! – предложила Мария, посмотрев на Арину с лёгкой улыбкой, в которой сквозила грусть. – Всё по-настоящему. Без прикрас, без фильтров, как есть. А потом я расскажу о себе. Послушаем друг друга, разберём, где оступились, где обманули себя, где грешили. Может, тогда и поймём, зачем нам дана вторая попытка, пока ещё можно что-то исправить?!

– Ты права, – медленно проговорила Арина, задумчиво глядя в окно, за которым бесконечно моросил дождь. – Нам дали второй шанс. Просто так такие вещи не происходят?! Не зря мы выжили. Значит, нужны для чего-то?

– Да, именно так! Жизнь под дублем два. Без репетиций и с почти исчерпанным временем.

– Страшно, если честно?! Я никогда никому не рассказывала всю правду. Даже самой себе не признавалась в некоторых вещах. Ни родные, ни близкие, никто не знает и половины того, что я пережила. Много грязи, боли, стыда, ошибок. Ты уверена, что хочешь это услышать?

– Уверена, – с серьёзным выражением лица кивнула Мария. – Ведь и во мне немало тяжёлого. Может, в этом и есть наша цель, чтобы выговориться? Освободиться хоть немного. Понять, что не одни мы такие. Что нас таких много!

– Знаешь, – тихо сказала Арина, будто бы думая вслух, – я поняла, что самое страшное, это не сам грех, а то, что он, как болезнь, въедается, становится частью тебя! И ты уже не понимаешь, где ты настоящая, а где изуродованная своими поступками. А слабость…? Она ведь как трещина, стоит только раз поддаться и рушится всё.

Мария молча села на кровать. Прислонилась спиной к стене, обхватила колени и ждала. Она чувствовала, что Арина хочет, но не может насмелиться. Нужно время. Нужно тепло.

– Ты думаешь, тебе будет интересно слушать чужую жизнь? – вдруг спросила Арина, посмотрев на неё с неуверенностью.

– Думаю, да. Потому что это уже не совсем чужая жизнь. Мы теперь немного свои. Свои в беде, в боли, в тишине этой палаты.

– Предлагаешь разговор по душам? До самого дна?

– До самого.

Мария замолчала, давая подруге время. Она понимала, что не просто так взять и вывернуть свою душу. Особенно те места, что болят до сих пор. Где спрятана обида, стыд, тоска. И от себя тоже тяжело. Может быть, потому, что перед чужим человеком говорить легче? Он не судит, не знает всех деталей, не смотрит с укором?

– У меня была не просто плохая жизнь, – тихо, почти шёпотом начала Арина. – Она была грязной, местами отвратительной, даже страшной. Ты готова это всё услышать и не отвернуться от меня?

– Готова, – серьёзно проговорила Мария. – Теперь мне уже многое по плечу. Слишком много поняла здесь. Мы обе упали очень низко, но, может быть, это не конец, а начало? Только бы успеть понять, как жить дальше, и для чего? – она вдруг сказала, глядя на Арину с какой-то неожиданной ясностью в голосе: – А ты знаешь, что я поняла здесь, отчётливо?

– Что?

– Что у нас есть два учителя: время и жизнь. Жизнь учит правильно распоряжаться временем, а время ценить саму жизнь.

Арина, поражённая простотой и глубиной этих слов, широко открыла глаза.

– Ничего себе?! Как это точно! Как будто про нас.

– Вот потому и расскажем друг другу всё. Без утайки. А потом поймём, куда идти дальше?!

Арина перевела взгляд на всегда молчавшую соседку, лежавшую у стены.

– Лика, ты не против, если мы немного пооткровенничаем? – с лёгкой робостью спросила она.

Та медленно поднялась, перевернула подушку и, устроившись поудобнее, кивнула.

– Нет, что ты, с удовольствием послушаю. Всё равно скучно, глядеть в стену надоело, – безразлично сказала та.

– Ну вот и отлично, – подбадривающе поддержала Мария, взглянув на Арину. – Теперь всё в твоих руках. Рассказывай!