Арина немного помолчала, будто что-то прокручивала в голове, затем тяжело вздохнула и начала говорить. Голос звучал ровно, спокойно, но за этой внешней тишиной ощущалась глубина, как у зимнего озера, покрытого льдом. Рассказ был долгий, сдержанный, будто прокалённый временем, и в то же время обжигающе откровенный.

– Ну, слушайте. Я родилась далеко на Севере, в закрытом городе, на Таймырском полуострове. Там жизнь совсем другая, не такая, как здесь. Природа у нас особенная, я бы даже сказала, тяжёлая и упрямая. Мой город стоит прямо на вечной мерзлоте. Деревья там не растут в привычном понимании, вернее, они есть, но какие-то ущербные, низенькие, будто сгорбленные под тяжестью неба. Всё мелкое, хрупкое, слабенькое. Корни пробиться не могут, внизу лёд. Вечный, как само время. Если и тянутся деревья вверх, то прозрачные такие, с редкими ветками, словно призраки. Сосны совсем жиденькие, а берёзы хоть как-то листочками прикрываются, но ненадолго. Лето короткое, как вспышка. Оно приходит резко и уходит быстро, не успев согреть.

Жить там – это не просто существовать, это постоянная борьба. Продукты завозят самолётами и кораблями по суше пути нет. Летом порт работает, и тогда всё в городе оживает. Люди запасаются впрок, словно готовятся к осаде. Ты не поверишь, но я вкус настоящей картошки впервые узнала уже на большой земле?! Мы там ели порошковую и сушёную. Даже не представляла, что она может быть такой вкусной, особенно жареная! Рыбы было много, зато мясо – редкость. Фрукты появлялись только летом, да и то их было так мало, что детям и наесться толком не удавалось. В остальное время сухофрукты, сухое молоко, тушёнка. Но тогда мне это казалось нормой. Просто я другого не знала. Мы понимали, что живём в отрезанном, забытом краю.

Город был небольшой, молодёжи много, а делать было абсолютно нечего. Пять школ на весь город, один кинотеатр, и тот больше закрыт, чем открыт, да пара поликлиник. Скука была не просто гнетущей, она давила на плечи, как снегоуборочная машина. В детстве было легче: качели, песочница, куклы, и все казались почти счастливыми. Но как только дети подрастали и вылезали из песка, начиналось настоящее безвременье! Нечем заняться, некуда пойти, не о чем мечтать. Родители заняты: работают на износ, возвращаются поздно, уставшие, злые, и главная их задача – накормить и спать уложить своих чад. До нас им, откровенно говоря, дела почти не было. Каждый выживал, как умел, как придумывал себе жизнь?!

Мы собирались компаниями, болтались по подъездам, пили самогонку, играли в карты, курили всё, что только можно было достать. Стыдно говорить, но секс был чуть ли не основной забавой. Где угодно, с кем попало, просто чтобы не умереть от скуки и тоски. Мы были почти детьми, но жили уже как взрослые, только без мозгов. Нам казалось, что это свобода, а на самом деле просто пустота. Я в свои шестнадцать уже была такой всезнающей, такой опытной, что сама себе теперь мерзка. Тогда гордилась этим, дурочка! Глупая, наивная, будто нарочно шла в грязь и думала, что это зрелость.

Сначала баловались с ровесниками, мальчишками из двора, но быстро стало скучно. Хотелось чего-то поинтереснее. И я нашла, причём очень быстро. Начала крутить роман с одним морячком. Полгода мы прожили вместе, он стал для меня настоящим учителем. Он не просто был взрослым, он умел управлять, подчинять. Он дал мне такую школу, что я всерьёз задумалась: а не превратить ли удовольствие в ремесло? Да, вот так как звучит, так и думалось!

Морячёк учил меня искусству, как соблазнять, как удерживать мужчин, как сделать себя желанной, загадочной. Он разделял понятия: соблазнение и совращение. Говорил, что совратить мужчину легко, достаточно просто раздеться. А вот соблазнить, то есть заставить думать, ждать, мечтать – это уже мастерство. И, чёрт возьми, я научилась! Научилась ловко и быстро, с удовольствием и азартом. Он воспевал мою смелость, хвалил за дерзость. Иногда даже бил в порыве страсти, заставлял быть сексуальной, а не вульгарной. Говорил, что я гейша, куртизанка, сирена. Он умел говорить, а я верила. И не замечала, как исчезаю, сгораю в этой страсти!