Сэнни открыла рот, потом закрыла, не найдясь сразу, что ответить, и стараясь правильно сформулировать мысль.

– Мне кажется, ты выдаешь желаемое за действительное, – наконец выговорила она. – Ты думаешь, что, если я скажу: «не хочу», а он будет хотеть, мое нежелание его остановит?

– Если ты про бордели – то да. Если ты про близость… Дело в том, что ты хочешь, Сэнни, даже если вслух заявишь обратное. И Юст это поймет. Ты же не из тех, кто тешит себя иллюзиями и самообманом, так что тебе не сложно ведь себе в этом признаться. У тебя было время его разлюбить. Раз этого не случилось – принимай ситуацию, как есть, и думай, как поступить. Однако в чем-то ты права – Юст воспринимает личные границы по-другому. Ты можешь договориться, чтобы он принимал во внимание, в первую очередь, те желания, которые ты выскажешь вслух. В принципе, это, скорее, полезно.

В конце концов, Илинора ушла – как она сказала, «присмотреть за Кенларом», оставив Сэнни в изрядном раздрае и возмущении.


Сэнни, подумав, захватила принадлежности для рисования, сыновей и отправилась на улицу. Она хотела привести себя в нормальное состояние.

Был теплый летний вечер. Жара уже спала, по светлой воде лениво скользили лодки. Балконы домов, выходивших на Аптечный канал, были увиты цветами, вдоль узкой набережной росли липы и олеандры. В небе висели облака, подкрашенные в розовый цвет заходящим солнцем.

Горы Сэнни любила больше. Однако к морю тоже привыкла, и Лоретто ей нравился.

Нельзя сказать, что здесь был особо спокойный уголок – лодки сновали по каналу туда и сюда, но на набережной, огороженной парапетом, прохожие встречались лишь изредка.

Сэнни казалось, что в воздухе разлито ожидание.

Она уселась на парапете у мостика, достала альбом для набросков. Нечего, конечно, было и думать целиком погрузиться в рисование – приходилось приглядывать за сыновьями, которые носились рядом, оглашая окрестности визгами и смехом. Так просто – посидеть, поводить карандашом по бумаге, пытаясь что-то изобразить… Даже в таком виде рисование приводило ее во внутренне равновесие.

Она рисовала, высунув, по привычке, кончик языка, не забывая бросать взгляды на играющих сыновей, но больше ориентируясь на издаваемые ими звуки. Впрочем, они на какое-то время даже угомонились и делали вид, что тоже рисуют.

Эгерт набросился на Сэнни сзади с громким устрашающим воплем, а она так была занята, переключая все внимание с рисунка на детей, что не заметила и с перепугу чуть не рухнула с парапета в канал. Хотела треснуть его даже – только ничего подходящего под руку не подвернулось.

Сыновья смеялись, Эг дико ржал в восторге от своей выходки.

– Вы вернулись! – наконец-то сообразила Сэнни, обнимая его. – Мы ждали вас не раньше, чем через несколько дней.

– Мамы дома, конечно, нет? – спросил Эгерт, будто бы невзначай, всем своим видом выражая, что ответ его не особо интересует.

– Она недавно ушла. Надо будет послать кого-нибудь из слуг. Она сразу придет, узнав, что вы приплыли.

– Для тебя есть сюрприз! – Эг заговорщицки подмигнул. – Но сначала надо сделать одно дело.

Он указал на двух стоявших на мосту незнакомцев.

– Не знаешь, кто такие?

Сэнни пригляделась.

– Мне кажется, я их видела уже. Вроде, проходили по набережной.

Если бы она не отвлекалась постоянно на сыновей, смогла бы сказать точнее.

– Ладно, будем считать, что шпионы, – заявил Эгерт. – В таком вопросе лучше перестраховаться.

Скорее всего, он прав. За их домом постоянно кто-то наблюдал, изображая либо заблудившихся в закоулках приезжих, либо случайных прохожих. А иногда и просто открыто следили, никого не изображая.