Раненный и опустошенный Дэймос Солар вернулся в столицу, где ему за верную службу выделили хорошие отступные и назначили ветеранские выплаты. Не зная, чем заняться, он отправился в путешествие и на другом конце материка, на невольничьем рынке встретил Нииму – красноволосую нимфу (так мама любила про себя говорить, а отец на это только усмехался).

История была до банального романтичной. На деревню мамы напали кочевники, перебили взрослых мужчин, а детей и женщин согнали в рабство. На тот момент Нииме стукнуло пятнадцать, из родственников у нее был только отец, который погиб при набеге. Испуганную девочку бросилась защищать соседка Вармина – сорокалетняя вдова, у которой своих детей не случилось. Яркая внешность девочки спасла их от насилия со стороны захватчиков (только став старше, я узнала, что бабуле повезло меньше, но в романтическую историю для девочки жестокость не очень вписывалась, так что этот момент опустили) – было решено продать ее подороже, как диковинку.

Их так и отправили в клетку вместе – Нииму и Вармину, и в первый же день пребывания на рынке на них наткнулся Дэймос Солар. Почему он пожалел именно маму, непонятно, видимо, судьба, но в итоге он лишился почти всех своих отступных и получил в нагрузку женщину и подростка (по версии мамы, приобрел счастье по весьма скромным расценкам).

Пришлось ему срочно возвращаться домой, в свое королевство, в котором рабство было под запретом и девушки могли чувствовать себя в безопасности. Дэймос отдал им последние деньги и с чистой совестью отпустил их на волю. Только вот те не захотели освобождаться, как бы бывший маг не настаивал. За время путешествия маман влюбилась и теперь строила планы по совращению отца, и судя по тому, что через пять лет на свет появилась я, у нее все получилось.

На личные сбережения Дэймос купил дом в деревне Кокушкино – всего в двух днях пути от столицы, но так как не у основного тракта, то по факту глушь глухая. А потом уж и я родилась. Росла, росла и выродилась, во что уж получилось.

От отца мне достался только рост, всё остальное я получила от мамы. И упертость, и внешность. Тот же ровный аккуратный носик, голубые широкие глаза. Губы, конечно, не бантиком, но и не жабий рот, как у Веньки. Еще отличался цвет волос: если у мамы они были красными, то у меня получились скорее медными.

А вот строение тела было свое, эксклюзивное. Лет с двенадцати мне твердили постоянно, что всё вырастет и округлится, но так ничего и не поменялось. До восемнадцати меня это волновало и огорчало, а потом стало всё равно. Замуж идти не собиралась, а для учебы фигура не важна. Единственное что волновало меня во внешности, – это мои волосы. За два года они отросли до поясницы, и теперь я трепетно следила, чтобы ничего с ними не произошло.

– Ну чего ты копошишься? Время от этого не пойдет быстрее, – пробасил отец, усаживаясь за стол.

– Я вообще не понимаю, зачем тебе учиться? Читать, писать в школе научилась, а теперь пора о свадьбе думать. Скоро Войко на несколько месяцев в академию уедет, и опять не успеем договориться.

Мама вновь принялась причитать о своем. За эти два года Войко приходил просить моей руки раз шесть, и я всегда отказывалась. Отец вмешался только однажды, когда мама решила за спиной сговориться с соседями. Тогда он хлопнул кулаком по столу и напомнил, что рабство здесь запрещено и если ей так хочется повластвовать над кем-то, то пусть возвращается на родину. Одна.

После этого мама долго ходила, дулась, считая нас неблагодарными. Потом стала давить на то, что нет денег на академию, и поэтому после первого провала в прошлом году мне пришлось сильно поднапрячься, чтобы сдать вступительные и получить стипендию в этом. Для этого даже изучила все книги, которые были в школе. Школой у нас была пристройка у храма Четырех Великих Богов, в которой четыре священнослужителя вели занятия. Книг было много, около сорока, и все большие, толстые, в тяжелом переплете. За этот год я узнала о мире больше, чем за все свое детство, и теперь не хотела провести всю жизнь в этой деревне.