Хоть на Солнцева с разбегу прыгай, заполняя пустоты… правда, не уверена, что удержит. Что сдюжит. Идёт ко мне, точно пьяный. Шатает заметно, радужки мутной плёнкой затянуты, но в каждом новом шаге чувствуется неуверенность. Идёт, нахлобученный эмоциями, но сам не знает, ждут ли его там.

Опускаю взгляд и смотрю на радионяню в его руке. Сжимает так, что пластиковый короб поскрипывает, готовый в любую секунду раскрошиться. Знала ведь, что подслушивает, а всё равно будто ногтем кто свежую рану подковырнул. И понятны мне его сомнения, понятны, но… чёрт! Разве я не заслужила хоть капельку доверия? Разве не была покладистой? Разве не тянулась к нему всем своим естеством? Разве не отвечала открыто на все его вопросы? Разве не впустила в свою жизнь, приоткрыв дверь к сердцу? Что-то это да должно значить…

Да, у меня есть прошлое. Да, где-то неприглядное, в чём-то ужасающее, и занималась чёрте чем, и вела себя безрассудно, поглотила тёмная сторона, утянула, застлала едким густым туманом некогда ясный взор, но это прошлое. Я другая. Я изменилась. Я – мать! И просто не имею права на беспечность. Заперла своё безумие, обуздала, приручила.

Неужели ты не видишь? – едва слышный шелест в голове. – Меня, настоящую…

Куманов и тот видел. Раскаялся, пожалел, что невольно потянул за собой. И отпустил с миром, вить своё гнездо. Дышать полной грудью, жить. Знал бы он, что без него не вдохнуть… что грудь спирает, зажимая лёгкие. А может, и знает… в глазах моих читает, во взгляде искрящемся, в содрогании тела, в смятении, в улыбках натужных через боль внутреннюю, через обречённость.

– Прости, – вымучивает Солнцев хрипло, делая последний шаг навстречу. Сминает в железные тиски объятий, голову к своей груди припечатывает, лишь бы взгляда моего полного слёз не видеть. – Прости, я не должен был. Надо было просто спросить… не знаю, что на меня нашло. Теперь всё будет хорошо. Эти парни – профи. Быстро разберутся кто этот концерт устроил. И всё будет хорошо…

Концерт? – выпадаю противной надсадной моросью. – Он сказал «концерт»?

– Дмитрий, – врезается между нами сухой отрешённый голос Куманова, – на два слова.

– Иду, – бросает Дима, ослабляя захват. Приподнимает мою голову за подбородок и нежно целует в губы. – Побудь тут, – не просьба, приказ. И мягкость тона этого факта не умаляет.

Закипаю по щелчку. Кровь в жилах бурлит от негодования!

Он извинялся минуту назад! Минуту!

Сжимаю кулаки и, печатая шаг, иду к лестнице.

– Я тебе устрою концерт… – просыпается во мне жалящая кобра, вырываясь на волю ядовитым шипением.

Но, едва заношу ногу над первой ступенькой, мои плечи захватывают крепкие руки, утаскивая в гостиную.

– Не дури, Линда, – осаживает Эмир тихо и протягивает беспроводной наушник, подмигивая и ухмыляясь.

Вставляю и наконец-то припадаю к другу, до краёв наполняясь светоносным эфиром, вбираю в себя исходящую от него энергию, пропитываюсь уверенностью, смакую радость встречи, питоном обвивая в крепком объятии.

Всё-таки змеюка! – фыркаю мысленно.

С улыбкой отстраняюсь, чувствуя, что сама начала раздавать электричество.

– Я тебя выпорю за то, что сбежала, – доносит до моего сведения с широкой добродушной улыбкой сбежавшего из психбольницы маньяка.

– Что тут? – слышу в наушнике немного приглушённый голос Солнцева.

– Запомни мысль, – отбивает Эмир, ставя точку в разговоре и запятую в угрозах, – на жопу не сядешь.

Машинально тянусь ладонью к мягкому месту и вижу озорного чертёнка в его правом зрачке, хлёстко щёлкающего кнутом расплаты. Сдавленно хрюкаю и упираюсь лбом в его грудь, сосредоточив всё внимание на диалоге наверху.