– Там, – поправляет Куманов со смешком, – в гардине. Полагаю, этот ремонт до сегодня перестрелок не знал.

– Шут… – цедит Солнцев злобно. – Пальнул для острастки.

– Едем дальше, – деловито задвигает Паша, – сколько вы там на полу колупались? Минуту? Две?

– Не меньше двух.

– Мужик ловкий, по словам твоей девчонки…

– Как долбаная ртуть… и реакция на уровне. Хотя, я несколько заматерел, врать не буду.

– Уверен, ты в форме, – в дипломатических талантах Паши сомнений, конечно, не было, но этот откровенный подхалимаж ничего кроме недоумения не вызывает. Отлепляюсь от Эмира, пытаясь в его глазах найти ответ, но он лишь плечами пожимает, пока Куманов продолжает вещать: – Но у него в руках был нож. А у тебя всего один порез. Царапина.

– Не было не просто цели убить… – размышляет вслух Солнцев и замыкается.

– Не было даже намерения покалечить, – подытоживает Паша и с расстановкой уточняет: – Тебя. Не её.

– Блядь… – тянет Солнцев задушено и переспрашивает с надеждой: – Уверен?

– Конечно, нет, – слышу ответ без выражения, но соображаю уже мало что.

Мир вокруг вдруг начинает бешеное вращение. Предметы перестаю различать, цвета, запахи, в голове оглушающая пульсация, как в центрифуге круговерть, один грохот и ничего больше.

Вцепляюсь в рубашку Эмира, пытаясь устоять на ногах.

Моя девочка… моя малышка… на кого я её оставлю? Бабушка не вечна, да и перед законом не родственник даже, не отдадут опеку, не позволят… моей матери даже я не нужна была, о внучке она спрашивает лишь из вежливости…

Бом. Бом. Бом.

Мощные толчки с запредельной магнитудой выбивают почву из-под ног, сотрясают землю, вызывая бешеное цунами в животе, а голос Куманова в ухе словно оглушает раскатами грома:

– Он мог выжидать удобного момента, чтобы попасть в цель и не задеть тебя, но промахнулся. А мог действительно просто шмальнуть в воздух. Мог выкручиваться и лишь создавать видимость борьбы для пущего эффекта, а мог и на полном серьёзе искать удобную для фатального выстрела позицию. Выясню наверняка, когда найду его. А я найду. И знаешь, какой вывод напрашивается?

Он делает паузу, и я замираю, перестав дышать, к лестнице кидаюсь, к гостевой спальне, к телефону, с трудом вырвавшись из цепких рук Эмира, продолжая слышать разговор в хозяйской спальне.

– Кольцо, – сипит Солнцев, – её могли убить из-за меня.

– Исключить личный контакт до выяснения обстоятельств, – режет Куманов и тут же хмыкает: – Если, конечно, не хочешь, чтобы это повторилось.

– Разумеется, нет.

– Список всех возможных недовольных предстоящему счастливому событию.

– Само собой.

Нет мне никакого дела ни до чёртового кольца, ни до личных контактов! Мозг одна-единственная мысль разрывает: кто-то меня на столько ненавидит, что хотел убить. На что ещё способен этот человек? Что предпринял, потерпев поражение? Думать страшно, но не думать уже не могу. В голове ураган ночных кошмаров любой матери, животный страх затмевает все прочие чувства, лютым холодом прошибает в позвоночник, но не парализует, а лишь ускоряет.

Взлетаю по лестнице, на ходу вытаскивая наушник, зажимая его в ладони, со всего размаха впечатываюсь в Куманова на повороте и отшатываюсь, натыкаясь на Эмира спиной.

В четыре руки пытаются обуздать меня, но я всё равно вырываюсь, бегом припускаясь по коридору.

– Линда! – кричит вслед Солнцев.

Догоняет, когда я заталкиваю мобильный в сумочку, к себе разворачивает, за плечи хватает, трясёт, достучаться пытается.

– Линда, успокойся, успокойся, всё хорошо, всё обошлось, Линда, слышишь меня? Слышишь?!

Поднимаю на него взгляд, скованный ледниками ужаса. Мороз ко коже гуляет, ветрами северными пронизывает до костей, мурашками колючими словно шипами в его обжигающие ладони впиваюсь.