– Зато, как я понимаю, у Нирваны эти воспоминания отбили все желание к мертвякам лезть. Боится, наверное, как огня.

– Боится, но все же думает об этом, она ведь бесстрашная и целеустремленная. Останавливаться на достигнутом Нирвана не желает, но пока хоть немного сторонится всего этого – и то хорошо, правда… думаю, скоро она перестанет бояться. – Борис вздохнул.

Они уходили все глубже, приближаясь к праздничным беседкам. С каждым пройденным метром пейзаж становился все кровавее и страшнее. Воздух смердел сладковатым запахом смерти и отвратительно жужжал. Тела лежали серыми кучами, вывалянными в грязи, крови и пепле, черные раздувающиеся тучи мошкары и мух носились вихрями и увеличивались, словно вдыхая страх и ужас, исходящий от бездыханных груд. Все это походило на некое черное проклятье. Вглядываться в потухшие лица было тяжелее всего. Гордоф пытался быть храбрым и непоколебимым, но не смог, ведь многие лица были ему знакомы, когда-то он сидел за одним столом с этими людьми, улыбался и здоровался с ними. Этого невозможно было вынести, поэтому он вскоре отказался от такой пытки. Гордоф не опускал взгляда и не отводил его, но теперь глядел как-то сквозь, избегая любых деталей. Путникам показалось, что хуже быть уже не может, но как только они приблизились к длинным обеденным беседкам, то сразу поняли, что ошибались.

– Бог мой… Скажи, что это не то, что я думаю! – Гордоф был явно шокирован, лицо его словно окаменело, скулы свело, ноги чуть пошатнулись, они хотели бежать, нести его прочь от этого места, но Миронов не оставил трусости ни шанса, он убил в себе панику усилием воли, не позволив ей пробраться в недра, где бы она смогла засесть и обороняться.

– Да, Гордоф, тут было пиршество, не иначе… – сказал Борис, глядя на залитые кровью беседки.

Человеческие останки были повсюду. На столах стояли жестяные тазы с оставшимися в них жуткими яствами, в больших кубках пеклась на жаре вязкая темно-красная жижа. Здесь было столько тел, что и не сосчитать. Помимо того что они стали чьим-то обедом, также им нашли применение в качестве украшения данного торжества.

– Узнаешь собратьев? – спросил Борис, на его лице не было ни единого оттенка грусти, как и на лице Гордофа.

– Как их не узнаешь. – Гордоф уставился на сваленные кучей брежистальские сапоги и камзолы. – Поделом этим ублюдкам, они заслужили того, чтобы висеть здесь гирляндами. – Гордоф с презрением плюнул в сторону пиршества.

– Что ж, расплата за предательство не заставила себя ждать. Думали, приедут на остров убивать невинных сельских жителей и, что хуже, детей, но никак они не могли подумать, что наградой им за эти деяния станет самая жуткая смерть.

– Мне становится страшно оттого, что, глядя на эту картину, я радуюсь. Я рад, что они умерли, и я рад, что они умерли именно так. Хоть мы уже и встречали здесь след брежистальских сапог, я все же до последнего надеялся, что это не наши воины, – думал, обмундирование краденое или еще что, но это были они, убийцы, чудовища. – Миронов был совершенно подавлен.

– Ваши воины шагнули не туда. Видимо, в Брежистале засела крыса, причем очень большая и влиятельная, иначе бы не оказалось тут мертвой людской армии.

– Я потравлю этих крыс, как только вернусь домой, какими бы жирными и влиятельными они ни были, я тебе это обещаю. – Вид у Миронова был очень разгневанный, в глазах отражалась кровавая картина пира, тонущая в глубоком омуте ненависти, злости и неотступной решимости.

– Я помогу тебе. Раз сторона мрака навестила род человеческий, то пора бы и нам наведаться, – ответил Время, вздыхая. – Что-то происходит, что-то двигается: заговоры, обманы, бойни, эта кража дочери Алишхет, – всё неспроста.