Несмотря на персональную критику в адрес Жуковского, Мережковский сделал многих персонажей «Александра I» преданными читателями поэта. Приведенный нами выше комментарий писателя к «Войне и миру» и образу Андрея Болконского позволяет уточнить представления теоретика символизма о русской литературной иерархии эпохи Наполеоновских войн. В качестве «обязательных для прочтения» произведений критик выделил одно произведение Карамзина («Бедная Лиза») и три Жуковского («Вадим», «Громобой» и «Певец во стане русских воинов»), в числе которых две баллады и одна героическая кантата. Таким образом, в критике и художественной прозе Мережковского возникает противоречивая на первый взгляд ситуация, когда Жуковский, с одной стороны, дискредитировался из-за своей близости к императорскому дому, а с другой – объявлялся едва ли не главной фигурой литературного движения 1810–1820-х гг.

Тем не менее в журнальных нападках на фактографические погрешности и исторические упрощения в «Александре I» не всегда учитывалось то обстоятельство, что произведение относилось к новой разновидности романного жанра. Мережковский, много работавший с первоисточниками, не ставил перед собой задачи исторической реконструкции личностей и событий. Проникнуть в историософию романа об Александре I нам помогает привлечение всего контекста трилогии «Царство Зверя», а также предшествующей ей трилогии «Христос и Антихрист». Во всех шести книгах, связанных идейно и хронологически, автора интересовала фигура отступника: от римского императора Юлиана до недавних деятелей отечественной истории. В качестве ее рубежной вехи писатель выделил эпоху Петра I, а затем последовательно показал то, как вызревали события 14 декабря 1825 г. Следовательно, система персонажей в «исторической» прозе Мережковского представляла собой четкую бинарную структуру, делившую персонажей на «приверженцев» основного курса религиозной и светской власти и «отступников» от него.

Даже при обнаружении многочисленных неточностей в романе Мережковского было бы заблуждением считать, что он лишен своей внутренней логики. Автор первого манифеста русского модернизма не задавался целью создать произведение в духе классического реализма XIX в. Потому судить о романе следует исходя из тех законов, по которым он был создан. С большим пониманием к романистике Мережковского отнеслись сами модернисты, хотя они и не были единодушны в определении сути его произведений. Например, А. Белый считал, что проза Мережковского подвергалась мощному влиянию двух основных традиций: философии Ф. Ницше и народничества. Поэтика его символистских романов, по мнению создателя «Петербурга», была основана на проповеднической установке: