– Нет! Впрочем, все его… знакомые мне неизвестны. – Она с тревогой взглянула на Ханнасайда. – Мне хотелось и об этом с вами поговорить… Боюсь, вас удивит, что я затрагиваю такую тему…

– Мисс Флетчер, можете быть со мной предельно откровенны, – подбодрил ее Ханнасайд.

– Мой брат, – чуть слышно начала она, глядя ему через плечо, – заводил отношения… с женщинами.

Ханнасайд кивнул.

– Я брата не расспрашивала, и сам он ничего не рассказывал, но я, конечно же, знала о его романах. В дни моей юности дамы такое не обсуждали. Сейчас другие времена, молодые люди говорят на любые темы, и, по-моему, напрасно. Кое о чем лучше умалчивать, как вы считаете? Однако мне пришло в голову – я всю ночь об этом думала, – что моего брата могли убить… из ревности.

– Не исключено, – отозвался Ханнасайд.

– Если так, все обязательно вскроется. Но если вы поймете, что причина в другом, или вообще не выясните, кто убийца… может, личную жизнь моего брата не стоит предавать огласке?

– Разумеется, – кивнул Ханнасайд. – Я прекрасно понимаю вашу позицию и ваши чувства, мисс Флетчер. Обещаю уважать их, насколько возможно.

– Вы так добры! – вздохнула мисс Флетчер. – Я опасаюсь, что газетчики напечатают какую-нибудь гадость о моем бедном брате, ну, что письма раздобудут… Наверное, вы понимаете, о чем я.

– Об этом не тревожьтесь, – успокоил ее Ханнасайд. – Письма такого свойства мы не обнаружили.

– Очень вам благодарна! – выпалила мисс Флетчер. – У меня камень с души свалился.

Тут в кабинет вошел ее племянник в сопровождении сержанта Хемингуэя. Мисс Флетчер встала и робко улыбнулась суперинтенданту. Невилл о чем-то рассказывал, как всегда быстро и негромко, а по внимательному лицу Хемингуэя было ясно, что рассказ интересный. Увидев тетю, Невилл запнулся на середине предложения и посоветовал ей откровенничать с полицией только в присутствии адвоката. Мисс Флетчер объяснила Ханнасайду, что Невилл шутит, и направилась к двери.

– Полиции нужно подчиняться, но вы, суперинтендант, прервали меня в самый неподходящий момент! – посетовал Невилл, закрыв за ней дверь.

– Очень жаль. – Глаза Ханнасайда лукаво блеснули. – Сложности на международной арене?

– Ага, я только выпустил на сцену черногорского патриота с ножом…

– Послушайте моего совета, не дурачьте прессу. Вряд ли, конечно, но вдруг вашу байку про заговор напечатают?

– Очень на это надеюсь! – воскликнул Невилл. – Байка отличная, и сочинял я ее с большим тщанием. У вас ко мне дело? Я рассказывал сержанту про свои приключения в Скопье. Приличной историю не назовешь, но, к счастью, ваш сержант отнюдь не праведник. Да мы с ним почти родственные души!

Усмешка мигом исчезла с лица Хемингуэя. Он густо покраснел и смущенно откашлялся.

– По-моему, сейчас не время для похабных анекдотов, как вы считаете? – спросил Ханнасайд.

– Не согласен! – радостно воскликнул Невилл. – Грязные истории хороши в любой момент, была бы подходящая компания.

– Скажите, мистер Флетчер, вы хорошо знали своего дядю?

– Думаю, мне проще сказать «нет». Чувствую, еще немного, и наш разговор зайдет в тупик.

– Почему? – без обиняков спросил Ханнасайд.

– Чужая душа – потемки. Матери твердят, что знают своих детей как облупленных. Они ошибаются. Грубо ошибаются. Назойливость неприятна. Она сбивает с толку и тревожит.

Смысл рубленых, как телеграфное сообщение, фраз Ханнасайд уловил не без труда.

– Все же я хотел бы получить ответ. Вы знали своего дядю, насколько один человек может знать другого?

– Нет. Усвоению нового всегда предшествует интерес.

– А вас дядя не интересовал?

– Ни он, ни кто другой. Разве только вынужденно, да и то большой вопрос. Вы любите людей?