Его собственная промежность налилась жаром, и он сцепил зубы, чтобы не застонать. Кровь прилила к щекам, но ярость стала только сильней. В следующее мгновение Милдрет подняла голову и сквозь зеркало посмотрела на него. Грегори не мог шевельнуться несколько долгих секунд. В глазах Милдрет, в расширившихся зрачках, стояла беспросветная боль.

А потом Генрих, сдув с лица прядь волос, сквозь зеркало тоже посмотрел на него.

Грегори был уверен, что Генрих видит его, но тот ничего не сказал.

Он толкнулся ещё раз, так глубоко, что Милдрет выпучила глаза и раскрыла рот, пытаясь выдохнуть, а затем резко вышел и швырнул Милдрет на пол. На колени. Поймал за волосы, сейчас спутавшиеся и намокшие от пота, и уткнул себе в пах лицом.

– Соси, – приказал он.

Грегори не мог видеть, сосала Милдрет или нет. Только то, как толкнулась ей в губы плоть дяди и вошла между них – Грегори стоял как заворожённый, глядя на происходящее.

Генрих сделал ещё пару движений, прежде чем Грегори наконец отпустило.

– Отдай! – закричал он, рванувшись вперёд. – Она моя!

Грегори рванул Милдрет на себя, не обращая внимания ни на что, прижал лицом к своему животу, так и не дав ей подняться с колен, и полными ярости глазами смотрел на Генриха. У него всё ещё не было слов, и что делать он тоже не знал – только это «она моя!» билось в голове, и сердце переполняла злость.

– Я уже всё, – сэр Генрих потянулся лениво и заправил в одежду обмякшую плоть. – Забирай, она мне будет только мешать.

Грегори опустил ошарашенный взгляд на Милдрет – та сидела у его ног, почему-то разодетая в женское платье, с перепачканным прозрачной жидкостью лицом.

Подбородок её упирался в набухший пах Грегори, и Милдрет было противно от самой себя, от того, что она вызывает желание – только желание – и больше ничего.

– Пойдём, – слово должно было звучать как приказ, но получился только хрип. Грегори огляделся всё таким же ошалевшим взглядом, подхватил одежду, кучкой лежащую на полу, и, ухватив Милдрет за плечо, потянул вверх, заставляя встать.

Они шли по коридорам, не замечая вокруг ничего и никого. Только у выхода во двор Грегори протрезвел настолько, чтобы накинуть на плечи Милдрет плащ.

– Можно я… умоюсь? – спросила Милдрет, когда они подходили к углу донжона, не глядя на Грегори, но чуть замедляя ход.

Тот кивнул. Голова по-прежнему была пустой.

Милдрет попыталась свернуть к реке, но Грегори не мог отпустить её одну. Он стоял и смотрел, как та плещет себе в лицо водой, и никак не мог избавиться от возбуждения, поселившегося между ног. Картина, увиденная только что – Милдрет, уткнувшаяся носом в кровать, розовое отверстие и распирающая его мужская плоть – никак не хотели покидать мозг.

Грегори едва не направился по инерции в старое жилище, и только стражники, по-прежнему следовавшие за ними, остановили и направили его.

Кто-то уже успел перенести вещи, и в новой просторной комнате странно и нелепо смотрелась узкая детская кровать.

Грегори пропустил Милдрет вперёд и захлопнул за собой дверь.

Злость душила его, накрывала горячей смоляной волной. Он смотрел на Милдрет и видел, как та прогибается в чужих руках. Пальцы сами собой сжимались в кулаки, но он понимал, что сделать не может ничего – он сам дал слово сэру Генриху, и не ему было забирать его назад.

Милдрет тем временем прошла в самый центр маленькой залы и замерла, нелепо обнимая себя руками и глядя в пол.

Секунду Грегори сдерживался, а потом резко шагнул к ней и, рванув за плечи, прижал спиной к стене.

– Понравилось? – рявкнул он.

Милдрет подняла на него испуганное лицо, но смогла выдавить только: