– Ты никто! – с нажимом повторил Генрих. – Я даю тебе шанс закрепить право на наследование…

– Прекрати этот фарс! – Милдрет видела, что Грегори с трудом удерживается от того, чтобы сорваться из-за стола. – У тебя нет власти надо мной!

– Очень хорошо, – едва заметная недобрая улыбка коснулась губ Генриха, – Данстан, иди ко мне в комнату. Начинай готовить постель.

Милдрет бросила короткий, полный надежды, взгляд на Грегори, но тот по-прежнему на неё не смотрел.

– Как прикажете, – она развернулась и двинулась прочь.

Милдрет не знала, о чём говорили Грегори и Генрих потом, но могла догадаться, что Грегори не уступит ни на йоту. Сама же она с трудом могла унять дрожь в руках, когда поправляла простыни и раскладывала грелки в постели Генриха. Она смотрела на холодный угол, где ночевала когда-то, и с трудом могла поверить, что это было с ней. Закрывала глаза и думала о том, как хорошо было бы, если бы всё это оказалось сном.

– Грегори… – Милдрет сама не заметила, как её губы прошептали это имя вслух, и тут же услышала:

– Он не придёт.

Милдрет вздрогнула и открыла глаза, а через секунду снова зажмурилась, когда что-то тяжёлое, пахнущее пылью, пронеслось у неё перед лицом и упало на постель. Она чихнула и открыла глаза. На постели перед Милдрет лежало женское платье, некогда дорогое, сотканное из бархата и расшитое бисером, а теперь истлевшее и проеденное молью в нескольких местах.

– Разденься и надень это, – приказал Генрих. «Зачем?» – хотела спросить Милдрет, но не успела произнести ни слова, прежде чем получила ответ, – иначе у меня не получится ничего с тобой. Как только этот выродок пользуется тобой…

Милдрет вздрогнула, и взгляд её сам собой переместился на Генриха, потому что она не могла поверить собственным ушам.

– Он не… – Милдрет покраснела. – Как бы он смог? Я же не…

– Да хватит уже, – Генрих поморщился и, шагнув к ней, провёл кончиками пальцев по щеке Милдрет, по направлению к уху, а затем сгрёб волосы и оттянул назад. – Может когда вы оба были мелкими было и не разобрать, что почём. Но сейчас-то уж не заметит только слепой, – Генрих подался вперёд и опустив одну руку на грудь Милдрет с упоением сдавил, вырвав рваный испуганный вздох. – Весь двор говорит о подвигах моего племянничка. Выпороть бы его за такие дела, да жалко, родной. А ну надевай! – Генрих резко отпустил её и даже чуть подтолкнул в сторону кровати, так что Милдрет согнулась пополам, с трудом удержавшись от того, чтобы упасть.

Кровь стучала в висках, она ничего не понимала. Почему-то хотелось плакать от обиды, хотя ничего ещё, кажется, не произошло.

– Давай быстрей! – Милдрет вздрогнула, ощутив на ягодице увесистый шлепок.

Она выпрямилась и принялась торопливо стягивать рубашку, неожиданно смутившись наготы.

Сбросив одежду, взяла в руки платье и замерла на секунду, зажмурившись и прижимая его к себе – и тут же широко распахнула глаза, ощутив, как на ягодицу ложится жадная рука.

Никто, кроме Грегори, никогда ещё не трогал её здесь.

Руки у Грегори были жёсткие и сильные, но аккуратные, даже бережные, и хотя он мог быть груб на тренировочной площадке или когда был зол, в такие секунды он касался Милдрет так, будто боялся разбить.

У Генриха была не очень сильная, но тоже жёсткая рука. Он мял ягодицу Милдрет так, точно та была кулём с мукой, а потом пальцы его скользнули туда, в расщелинку, где не бывал до сих пор и вовсе никто.

Милдрет подавилась вздохом, когда те коснулись нежной кожи и прочертили круг, изучая складочки.

– Надевай! – напомнил сэр Генрих, заметив, что Милдрет замешкалась, и девушка, стараясь двигаться так, чтобы ненароком скинуть руку сэра Генриха с себя, принялась влезать в платье.