Утро началось тяжело. Будто бы кто-то незаметно вложил в мои лёгкие горсть влажной ваты и оставил её там. Я с трудом вдохнула, ощущая, как воздух доходит лишь до середины груди, и выдохнула с таким усилием, будто это простейшее действие теперь стоило немалых трудов.

Лео спал спокойно. Я стояла над его плетёной люлькой и смотрела на маленькое личико, которое во сне казалось совершенно расслабленным и беззащитным. Его пальчики слегка вздрагивали во сне, словно он играл на невидимом пианино. Смотря на него, я чувствовала одновременно сильнейшую любовь и тяжёлую, почти физически осязаемую тревогу: вдруг я что-то упущу? Вдруг его дыхание изменится, и я не успею заметить?

В комнате висела та же странная влажность, что и вчера. Казалось, она стала гуще, приобрела форму, начала заполнять собой всё пространство. Я открыла окно и тут же вздрогнула от прохладного воздуха, ворвавшегося в комнату. За окном снова лежал густой серый туман, плотно прижавшийся к земле, скрывая озеро и оставляя лишь слабый намёк на отражение воды где-то далеко внизу.

Адам уже встал и, как всегда, погрузился в дела. Он сидел на кухне, уставившись в ноутбук, время от времени тихо что-то бормоча себе под нос и водя пальцами по сенсорной панели. Его лицо было сосредоточенным, почти недовольным, и я инстинктивно замедлила шаги, не решаясь нарушить эту напряжённую тишину.

– Доброе утро, – произнесла я наконец негромко, подходя к нему и осторожно касаясь плеча.

Он вздрогнул, будто не сразу понял, где находится, и поднял глаза:

– Привет. Как спалось?

В его голосе было скорее вежливое равнодушие, чем искренний интерес. Я почувствовала лёгкий укол разочарования.

– Не очень. Опять маяк. Опять этот странный звук, – призналась я, наливая себе кофе и стараясь не показать, насколько меня задевает его отстранённость.

– Странный звук? – повторил он с лёгкой улыбкой. – Ты слишком напряжена. Это просто ветер в скалах или что-то в этом роде.

Он улыбнулся снова, но улыбка вышла механической, какой-то пустой. Я промолчала, не желая снова вступать в спор.

– Кстати, мама уже встала, – добавил он, не отрывая глаз от экрана.

«Конечно, мама уже встала», – подумала я с раздражением. Ингрид была всегда на шаг впереди, всегда готова, всегда безупречна. Я невольно сравнивала себя с ней и постоянно проигрывала.

Ингрид стояла у окна в гостиной, одетая в длинный кремовый кардиган, идеально подчёркивающий её тонкую фигуру. Её лицо было почти прозрачным в утреннем свете. Казалось, свет проходит сквозь неё, не оставляя теней.

– Доброе утро, Лина, – сказала она мягко и улыбнулась, не поворачивая головы.

– Доброе, Ингрид.

Я старалась, чтобы мой голос звучал нейтрально, но, кажется, у меня снова не получилось скрыть внутреннюю напряжённость. Ингрид повернулась ко мне, в её глазах мелькнула едва заметная тень беспокойства.

– Ты выглядишь уставшей, – произнесла она, подходя ближе. – Давай я приготовлю тебе чай. У Джонаса есть отличный сбор, помогающий выровнять сердцебиение и успокоить нервы.

Я на мгновение замерла, удивлённая её словами. Она явно заметила моё удивление и мягко улыбнулась снова:

– Вчера я видела его лодку. Он часто приезжает сюда с разными травами. Адаму нравятся его смеси.

– Спасибо, но я справлюсь сама, – тихо ответила я, снова чувствуя укол раздражения от того, что она так легко читает мои мысли и чувства. – Я действительно просто плохо спала.

– Конечно, – согласилась она легко, как будто бы совершенно не заметив моего холодного тона.

Когда Ингрид вышла на кухню, я подошла к окну, чувствуя, как подступает новая волна тревоги. Сердце забилось быстро и неровно. Словно моё тело больше не принадлежало мне, а находилось во власти этого серого, тягучего места. Мне казалось, что сам воздух в Лилиан-Шор был пропитан чем-то непонятным и тревожащим, каким-то тихим, но неотступным беспокойством, словно это место постепенно поглощало всех, кто сюда приезжал.