– Отойди от неё! – выкрикнула она, но её голос звучал глухо, словно лес поглотил его.

Жрец медленно поднял руку. В ней был нож – длинный, узкий, покрытый чем-то чёрным, будто он впитал в себя всю тьму чащи. Сана не шевелилась, её голова покорно склонилась, словно она уже приняла свою судьбу.

Астрид хотела закричать, но её тело не двигалось. Земля словно схватила её за ноги, трава обвилась вокруг щиколоток, удерживая её на месте. Жрец сделал шаг вперёд, и Астрид ощутила, как холод прошёлся по её спине, словно остриё ножа уже коснулось её собственной кожи.

Внезапно за спиной раздался громкий треск. Астрид обернулась и увидела, как деревня, их маленькая, тихая деревня, вспыхнула в огне. Пламя взвилось высоко, пожирая дома, алтарь, сам воздух. Дождь не мог потушить пожар, пожиравший дом за домом.

Астрид увидела Эллен. Женщина стояла в центре деревни, в руках у неё была горящая ветвь. Вокруг неё собрались жители, молчаливые, с пустыми глазами. Они бросали факелы в дома, сараи, на тропу, ведущую в лес.

– Что вы делаете?! – в отчаянии закричала Астрид, но жители не слышали её.

Огонь приближался, пламя хищно лизало деревья, сжигая мох, ветви и даже дождевые потоки, огонь пуповиной связал хмурое небо и печальную землю. Лес оживал, его стволы трещали, ветви скручивались, как пальцы, пытавшиеся защититься или отбросить огонь.

Эллен подняла взгляд и посмотрела прямо на Астрид. Ее лицо было неестественно спокойным, глаза пустыми, как у жреца в маске. Она словно была марионеткой, чьими движениями и помыслами руководил таинственный кукловод.

– Все должно сгореть, – сказала Эллен, её голос звучал так, будто доносился изнутри самого пламени. – Истину никогда не отыскать во тьме.

Женщина бросила горящую ветку на подол собственного платья.

– Нет! – выкрикнула Астрид, пытаясь вырваться из хватки трав.

Но земля держала её крепче. Жрец с ножом всё ещё стоял перед Саной. Он поднял лезвие над её головой, но Астрид не могла пошевелиться, не могла остановить его. Она застряла в этом исступленном отчаянии беспомощности, вынужденная лишь смотреть на трагедию, разворачивавшуюся на расстоянии вытянутой руки.

– Сана! – закричала она изо всех сил.

И в тот момент, когда нож опустился, пламя захлестнуло их всех, окутывая лес, жреца, деревню и саму Астрид.

Она проснулась с криком, в холодном поту, чувствуя, как её дыхание сбивается. Огонь всё ещё пылал перед её глазами, а в ушах звучал голос Эллен: «Всё должно сгореть».

***Утренний воздух был тяжёлым, пропитанным влагой от прошедшего ночью дождя. Туман клубился у самой земли, цепляясь за траву, как невидимые пальцы, а лес, окружавший деревню, выглядел ещё мрачнее, чем обычно. Астрид торопливо шла по узкой тропе, ведущей к пастбищу. Её сердце стучало так громко, что, казалось, его эхо отзывается в её ушах.

Сон не выходил из головы. Каждая его деталь была слишком ясной, слишком реальной. Лес, огонь, маска – всё слилось в её сознании в неясное, но пугающее предчувствие. Она чувствовала, что должна найти Эллен и заставить её объясниться.

На пастбище царила тишина, нарушаемая только блеянием овец. Туман здесь был особенно густым и липким, словно плотная паутина огромного ленивого паука, привыкшего к спокойствию и безмятежности. Астрид медленно шла по узкой тропе, чувствуя, как мокрая трава прилипает к обуви, а утренний воздух холодными потоками проникает под одежду, лижет кожу, покрывшуюся мурашками. Овцы медленно бродили по склону, их белые бока почти сливались с молочным туманом. Животные старались держаться вместе, мелкими кучками, словно на подкорке знали, что остаться в одиночку никак нельзя. Это было странное чувство тревоги, записанное в генах, передающееся через поколения: от родителей к детям. Быть может, люди не так уж сильно отличались от овец?