– Акку-у-уля… – пропел Васька Аляной. – Смоленск навоевали королю, а то и ещё чего навоюете!

Раздайбеда повернул свою огромную, как колода, голову к Аляному.

– А чего ты зенками ворочаешь, Дёма? – спросил Аляной, вмиг осерьёзнев. – Под руський Смоленск сечевики являлись, али нет? Донцев тогда отговорили в брань впутываться, а сами – тут как тут! Королю посполитному послужить!..

– А мне деды сказывали иное!.. – Раздайбеда распрямился, невольно двинув длинный стол; вино плеснуло из нескольких кружек, а скорлупа орехов, колотых Тимофеем, ссыпалась на пол и ему на ноги; но тот не шевельнулся, чтоб отряхнуться, и его руки стали пугающи своей недвижимостью. – Помню, как ране донцы сажали то ляшских самозванцев, то ляшских королевичей на московский престол! А то и ляшку Маринку Мнишек – в руськие царицы! Бабу ж ту донцы привели под руки в Москву!.. Разве ж вру я, Тимоха?

Тимофей, не моргая, смотрел на Раздайбеду.

Боба, убрав руки со стола, переложил одну на пистоль, другую на нож. Трифон, заметив то, повернулся к Бобе. Глаза Трифона утратили при том всякое выраженье и стали как бы сонливы.

Безухий сечевик закосился на пищали и мушкеты, стоящие в углу, но на пути к ним стоял Корнила.

Степан заметил, как дед Ларион прихватил Аляного за рубаху сзади.

– И то было! И то было! – срываясь на петушиный сип, закричал Ларион, не отпуская рубахи Аляного. – Но и донцы – очухалися! И царя истинного, батюшку нашего Михаила Фёдоровича, разглядели! И на трон вознесли!.. Да и сечевики под Смоленском не все пошли за Посполитного короля! И не пол всех! И даже не четверть! – частя, гнал дед назревшую свару. – Верно говорю, браты запорожцы? Кажите ж: «Верно!» – раз дедко вас просит: я всех ваших атаманов повидал, деточки мои, всех!..

Раздайбеда, осушив самую великую баклагу, – как ни в чём не бывало, прогудел:

– Верно, дедко! Верная молвь твоя!

Тимофей словно только заметил скорлупу на ногах. Мягким движеньем, не глядя, смёл её на пол.

– То-то же! – торопясь, заключил Ларион, маша рукой над столом, будто мух разгонял, а на самом деле – чтоб сбить и спутать опасные казачьи гляделки. – И теперича нам заедино надобно про Крым мыслить, а не считаться!.. Православной веры – православного губить не должон! Ни сечевик – донца, ни московит – сечевика, ни сербин – сечевика, ни болгарин – греченина! А всех губителей православной веры – губить нам Господь повелел!

…безухий казак негаданно и сразу во весь голос затянул песню.

Поначалу перепугавшись, дед Ларион миг смотрел на безухого – и вдруг, вытягивая шею, запел сам. Не забыв при том подмигнуть белой лохматой бровью хозяйке – чтоб принесла ещё вина.

…погубивший несчётно душ человечьих, старик Черноярец, как бывало средь казаков, к старости стал мирителем и терпеливцем.

Всё божился уйти в монастырь, построенный казаками под Воронежем, где обитались теперь его односумы, – да при живой бабке было не с руки.

Половодье казаки звали – водополе.

…первая волна половодья в ту весну, как всегда бывало, затопила степи.

Оказался Черкасский городок на своём возвышении – посреди мутного моря, уходившего краями к самому небу.

Отца не было: Тимофей и Корнила со вверенными им казаками занимались сбором рыбы и мяса по всем казачьим городкам. Всё свозилось в новую казачью столицу – Азов-город. Пробыв в Черкасске день-два, уходили вверх по Дону, потом снова возвращались – но уже на нескольких стругах, полных съестного, распространяющего терпкий дух, запаса.

…вторая взломная волна надрала по всему дикому полю кустарник – и, утопив в ледяном крошеве, подвела к самым стенам городка. В ночи кусты трещали и, карябаясь, ползли на валы.