– Всё от великой доброты. Вспомни, как её родная сестра, покойная Александрин, после смерти Николая была счастлива, что ты осталась в семье, помогаешь воспитывать детей её брата, и она не предъявляла тебе никаких претензий.

– Что ты, Элиз, мы с ней и детьми жили душа в душу, и я никак не думала, что она так рано покинет нашу бренную землю.

– Да, ты права, Танюша. Мы с Александрой часто бывали в Оптиной пустыни. Пока был жив брат Николай, она не раз повторяла, что очень хочет, чтобы Всевышней её забрал на небо. Но случилось несчастье, и брат Николай умер внезапно. Тогда Александра твёрдо сказала, что хотя жизнь и бремя, но она не принадлежит ей. Ежели Богу будет угодно продлить её, то она должна беречь её ради детей!

– Александра поистине была святым человеком. Живя со старшими детьми в Москве, она просила меня прислать ей кактус с бутоном. Когда он цветёт – это для неё такая непередаваемая радость. «Не могу себе позволить купить, – утверждала она, – так как он дорого стоит!»

– Я понимаю, милая сестра, как тебе тяжело, но на Полинину глупость обижаться не стоит. Поверь, дети от тебя не отстанут. Они и сейчас думают, печалятся больше о тебе, чем о ней!

– Ты правильно заметила, дорогая Элиз, я над обидой поднимаюсь душой высоко. Только порой охватывает отчаяние: зачем мне сердце, если некому его отдать?!

– А вот тут, дорогая Танюша, я с тобой согласиться не могу. Я верю и знаю, что как ты в воспитании служила детям покойного Николая, так и впредь будешь им служить. Поверь мне!

«Дай-то Бог», – с тяжёлым сердцем подумала Ёргольская.

Возвратившись в свою комнату, она как будто заснула и вдруг явственно услыхала, как Лёвочка жалобно просил её: «Тётенька Туанетточка, родная моя, помогите, мне так трудно дышать!»

– Сейчас, сейчас, дорогой мой мальчик, я приду к тебе. – Сев на кровати, она поняла, что это был не простой сон, это был настоящий зов.

«Видимо, с ним правда происходит что-то серьёзное, он, наверное, тяжело болен», – с тревогой подумала она.

– Элиз, Элиз, прости, что не даю тебе спать. Я сейчас во сне услышала мольбу Лёвы, он просит меня приехать к нему.

– Успокойся, Танюша, там народу и без тебя хватает. Мало ли что может тебе присниться от тяжёлых дум. Давай-ка, милая, ложись со мной рядом и успокойся.

Она обняла её, как в детстве и, гладя по голове, легла с ней рядом, подумав: «господи, за что же столько страданий этой невинной душе?»

Через несколько дней Ёргольская получила письмо от Лёвы, в котором он коротко писал: «Я три дня не выходил из комнаты и не выхожу до сих пор, хотя мне намного лучше. У меня ужасно болело горло, с жаром, лихорадкой и воспалением. Надеюсь, что вы больше не будете обо мне беспокоиться, раз я вам говорю, что мне лучше»[1].

– Вот видишь, моя дорогая сестрица, не только ты думаешь о нём, но и он сообщает тебе, что выздоравливает. А ты говоришь, что никому не нужна. Нужна и всегда будешь ему нужна!

Почувствовав себя свободным, Митя отказался жить вместе с братьями и потребовал, чтобы ему выделили отдельную комнату. При этом он сказал, что у себя будет убираться сам. «Митя почти мне ровесник, а какой он самостоятельный, – подумал Лёва. – У меня же вести себя так духу не хватает».

Верхний этаж занимали сами хозяева. Против дома находилось здание губернской тюрьмы. Недалеко был расположен Кизический монастырь. Из мезонина открывался красивый вид на реку Казанку и расположенные за ней слободы. При доме был благоустроенный сад: террасу окружали кусты жасмина и большая клумба с белыми розами.

– А с тётенькой Татьяной мы жили вместе, и она постоянно с нами занималась, – простодушно заметил Митя.