– Браво, Мари, вы настолько проникновенно и чудно исполняете этот танец, что невольно хочется танцевать, а впрочем, мы, право, скоро и потанцуем на нашем вечере!

– К сожалению, нескоро, – продолжая играть, с улыбкой проговорила княжна.

– Почему?

– Я с батюшкой уезжаю в Петербург!

– О, Мари, как я завидую вам! Столица по красоте непередаваема, и вам она очень и очень понравится! А то смотрите, приглянётесь там какому-нибудь князю или графу, и состоится ваша помолвка, – произнесла гостья с лукавинкой в глазах.

– О чём вы, дорогая Юлия? Разве могу я оставить батюшку одного? А потом, вы знаете мои принципы. Я очень рада поездке и обо всём интересном вам непременно расскажу, но суета большого света меня мало занимает. И хотя папенька не всегда доволен моим времяпрепровождением и образом жизни, я верна себе. «В удалении от света и в сердечной тишине жить, как ты, моя Аннета, есть одно счастие, по мне», – продекламировала княжна с улыбкой, покраснев, схватила пятилетнюю Дарью на руки и закружила по комнате.

По мнению большинства, княжна не была хороша собой и даже скорее дурна: тяжёлая походка, отсутствие грации и лёгкости, некая неуклюжесть, но в эту минуту её пылающие щёки и сверкание глаз придали ей такое очарование, что соседка с восхищением засмотрелась на неё.

– Да, Юлия, чтобы у вас не было времени грустить, прочтите роман Руссо «Юлия», и по приезде мы обсудим его. В нём столько близких нам размышлений, и если бы я не знала, что автор уже на небесах, то подумала бы: он словно присутствовал на наших беседах.

– Спасибо, княжна. Уж не о моей ли печальной участи повествует это описание?

– Нет-нет, милая, – поняв шутку своей соседки и зная, что она по неопытности выскочила замуж, но не любит своего мужа, сказала княжна.

– Я с большим интересом прочла его «Исповедь» и тоже нашла там много своего.

В комнату постучался казачок и доложил, что князь Волконский дожидается дочь в саду. Она не заставила себя ждать, тем более что стояло такое ясное утро, и только пчёлы радовались теплу, перелетая с цветка на цветок. Мари знала, что папенька о чём-то хотел поговорить с ней. Настроение у него было хорошее, он даже направился в своей купальне, но, увидев спешившую к нему экономку, остановился. Она сообщила, что у горничной Груши начались схватки и она так плачет, что не хватает сил её успокоить.

– Так позови немедленно Матрёну и пошлите за эскулапом.

– Всё это сделано, ваше сиятельство, но она очень хочет побеседовать с вами.

Князь вспомнил предсказание местного фельдшера Петра Павловича, что Груше нежелательно рожать и необходимо освободиться от плода. В имении ни для кого не было секретом, что ежегодно та или иная крепостная девка рожала от князя ребёнка, которого немедленно отправляли в приют. Груша на втором месяце беременности начала болеть. Князь посчитал, что девка она крепкая и ничего плохого с ней не произойдёт. К Груше он особенно был привязан и, узнав о схватках, направился к ней.

Увидев князя, Аграфена взяла его руку и поцеловала:

– Спасибо вам, князь, за ласку. Ежели Бог примет меня, не бросайте дитё.

– Лежи, лежи, Груша, всё сделаю как положено. «Может, я зря не прислушался к совету эскулапа?» – подумал он мельком, гладя её по голове.

– Мужайся, ты должна выдержать, всё будет хорошо.

Роженица снова застонала. Вошли Матрёна вместе с эскулапом, и князь направился к себе. Он не ожидал от себя такого афронта, но говорить о своих переживаниях не думал, считая это блажью.

«Может, правда оставить ребёнка в имении? – думал он о просьбе Аграфены. – Но пойди на уступки одной – тогда и другие начнут просить за своих маленьких. Не дело! Установленный порядок не должен нарушаться!» С вечера он так и не ложился. Только под утро, узнав, что Груша разродилась мёртвым ребёнком и, как сказал Пётр Павлович, ей необходим полный покой, уснул. На следующий день он вместе с дочерью отбыл в Петербург.