— Татуировку?!

— Это нечто иное.

Малику провели в знакомую комнату. Под потолком горела яркая лампа. За окном покачивались ветви дерева. В сумерках цветы казались тёмно-синими.

Служители притащили стол на низких ножках, разложили на столешнице бинты, установили непрозрачные баночки и глиняные черепки. Сидя на кушетке, Малика наблюдала за приготовлениями. Ей самой не терпелось быстрее прекратить пытки над её рассудком, но бинты… Теперь её ждёт пытка над телом.

Хёск примостил на кушетке небольшой серебряный ящик, забрал у служителя кружку и протянул Малике:

— Выпей. Для притупления боли.

Она отшатнулась. Хёск несколько лет поил Иштара противоядием. Кто знает, что он подмешал в воду. Может, только и ждёт, когда она потеряет сознание, чтобы провести свои гнусные ритуалы.

— Я не буду это пить.

Переглянувшись с Иштаром, Хёск отдал кружку служителю. Уселся на пол, достал из ящичка странный предмет, повторяющий форму кисти с растопыренными пальцами. Матово-белые паутинки создавали кружевной узор. Пластина выглядела хрупкой, и казалось, что нити и завитки сейчас согнутся, повторяя изгибы ладони Хёска.

— Знак шабиры сделан из живой стали. Из неё делают тренировочные ножи. Тогда раны не воспаляются и быстро заживают.

— Это всё-таки татуировка, — приуныла Малика.

— У мужей-вестников грубый рисунок, а этот знак носили Ракшада и Джурия. — Хёск перевернул пластину; изнутри она была усеяна тончайшими, как волоски, иголками. — Будет очень больно. Это может вызвать болевой шок. Выпей зелье.

— Я усну?

— Тебе всё покажется сном.

Ей уже давно всё кажется сном. В голове шум, люди в тумане, пол качается, стены изгибаются волной, во рту до тошноты сладко.

— Я потерплю. — Малика сглотнула ком в горле. — Знак будет чёрным?

— Ты же не воин.

Открыв баночки, Хёск принялся смешивать в плошке краски. Время от времени обмакивал в них кисточку и наносил смесь Малике на запястье. В итоге остановился на золотисто-бронзовом цвете.

— Прижми руку к столу вверх ладонью. — Приложив кружевную пластину к кисти, раздвинул Малике пальцы. — Так и держи. Если дёрнешься, знак исказится.

Произнося заклинания на древнем языке, убрал пластину в сторону и принялся втирать краску в ладонь.

Иштар сел рядом с Маликой, обхватил её за плечи и зашептал, касаясь губами чаруш:

— Мы не здесь. Мы на вершине горы, залитой солнцем. Наши тела остались в тёмной долине, и нам всё равно, что с ними происходит. Слушай меня. Слушай, и я помогу тебе справиться с болью.

9. ~ 9 ~

Адэр проводил дни в архиве, читая воспоминания очевидцев времён правления Зервана. Вечером уходил со стопой бумаг, утром приходил с покрасневшими от недосыпа глазами. Слуги приносили обед и ужин в читальный зал, расположенный по соседству с вотчиной летописца. Адэр и Кебади ели молча. После трапезы сидели в задумчивости, держа в ладонях горячие чашки с чаем.

В архиве было холодно, однако воздух, пропитанный запахом бумаг, оставался сухим: строители замка позаботились о хорошей вентиляции. Адэр не замечал холода, вниманием завладели документы, готовые от старости рассыпаться в пальцах. И то, что он читал, вынуждало кровь быстрей бежать по жилам.

Как-то ему попался документ, написанный на незнакомом языке. Решив попросить Кебади помочь с переводом, Адэр протянул ему бумагу и вздрогнул от прикосновения ледяных пальцев. Присмотрелся к летописцу. Сквозь вытянутые петли вязаной кофты виднелся балахон, в котором старик ходил летом. Шарф из овечьей шерсти выкатался из-за множества стирок. На бледном лице углубились морщины. Плотно сжатые губы подрагивали.

— Кебади, ты замёрз?