Короче говоря, энергия жизни покинула это место. Безвозвратно.

За домом заростали травой несгнивающие шпалы, в сарае ржавел дедов брутальный нехитрый инструмент: гигантская пила, гигантский топор, гигантский тесак. В сарайном подполе превращались в археологический феномен два кубических метра пустых водочных бутылок.

А спустя десять лет после смерти деда родители вообще купили дом в деревне.

Мама сначала не решалась продавать огород из-за бабушки, потому что та все еще ходила туда по привычке. Но уже никто не составлял ей компанию. Я работала в Москве и не хотела тратить выходные на эти, как мне казалось, бессмысленные поездки.

Только осенью мы приезжали собирать яблоки.

Дача была тихой и молчаливой.

Тропинка к дому шла между старых разросшихся вширь коренастых яблонь, и отводить руками их ветки над было осторожно, чтоб раньше времени не посыпались в траву плоды давнишних усилий.

Где-то под серым нагретым солнцем крыльцом нашаривался ключ. Дверь надо было подтянуть вверх, потому что косяк немного поехал, и ее заклинивало.

На терраске был порядок, все на своих местах уже много лет. И все как будто молчало. В комнате на первом этаже стояла мебель из дедовой комнаты.

Летом в 1997 году, когда дед умер, вещи из его коммуналки свезли сюда.

Я помню, как моя тетя просматривала и жгла его бумаги.

Я увидела письма от какой-то Маши и спросила, кто такая Маша. Тетя выхватила у меня стопку писем и кинула в костер: «Никто».

Письма сгорели, остальные бумаги – тоже. У него было мало вещей. И я знаю только, что была «какая-то Маша», цинга и Заполярье.

Я знаю, что дед был заживо закопан румынским солдатом, а потом откопан соседом, который все это видел, что пережил удаление аппендицита «на живую», как говорила мама, что пил, как черт, и крушил все вокруг, когда еще жил с бабушкой, мамой и тетями. А наутро вставал и все чинил обратно.

Я знаю, что это мама заставила бабушку развестись с дедом. А моя младшая тетя, стюардесса, стала причиной тому, что они опять расписались. Им было уже за шестьдесят! Из каких-то квартирных соображений, но так или иначе долго уговаривать их не пришлось. Нет, это не история любви. Это история нашей дачи, фазенды и огорода. И сейчас она завершится.

Как-то раз приехала бригада ЛЭПа и вырубила на нашем участке все яблони. Остался длинный пустой кусок земли с маленьким дачным домом, который стал давать крен. Мы стояли и смотрели, пытались привыкнуть в новому виду.

– Нет, – сказала мама, – это уже не то.

Тем же летом продали.

Все.

Моя мама купила в подарок Ларисе, жене моего брата, средство для роста волос. Лосьон. Казалось бы, беспроигрышный вариант – роскошные волосы на дороге не валяются. Но там был один такой пунктик под звездочкой. «Подзвездочку» никто никогда не читает, кроме Ларисы.

Сноска гласила: после первой недели использования средства возможно активное выпадение волос. Далее, – успокаивала инструкция, – наступит полное и безоговорочное оволосение. И действительно, кому нужны старые чахлые волосяные луковицы в голове? Пусть растет и приумножается новый урожай.

Лариса то ли оказалась чересчур боязлива, то ли поверила инструкции лишь на первую половину. Короче говоря, она вернула мамин подарок.

– Он почти тысячу рублей стоит, я подумала, хороший, – как будто оправдывалась передо мной мама.

– Конечно хороший, – кивала я, выдавливая майонез в пельмени.

Как зачастую и другие исторические беседы, эта тоже происходила у нас на кухне, пока я ела.

– Я что-то и не прочитала, что там написано. Пишут всегда мелко, я без очков была. Может, самой попробовать? Нет, у меня и так волосы лезут. Любка говорит, от ковида.